Гроза на Шпрее

Опоздание Рут вначале обеспокоило его, потом стало раздражать. Часы с неумолимой точностью показывали, что после девяти — час, который она сама назначила — прошло уже тридцать пять минут. Может быть, она хочет испытать его терпение? Меру своего влияния? Если это так, то нечего ждать. Он терпеть не может этих женских хитростей, и она не должна была к ним прибегать. Остается одно — повернуться и уйти. Он нарочно разжигает в себе чувство обиды, чтобы преодолеть желание остаться, потому что чувствует, какая засасывающая сила таится в чересчур долгом ожидании, — оно вбирает в себя минуту за минутой, с жадностью поглощает их так, что человек теряет представление о времени. То, что вначале кажется нестерпимо долгим, постепенно оказывается за границей измерения. Эрнста самого удивляет парадоксальность этого вывода. В конце концов, эти тридцать пять минут тянулись для него не так уж долго. Если бы не стрелки часов…

Чья-то рука тихонько проскользнула под его локоть. Рут! Она стоит рядом, задыхаясь, с пылающими от быстрой ходьбы щеками.

— Боже, как я рада, что ты не ушел! Я так спешила… Мне было так обидно, что именно сегодня мы не увидимся.

— Так бы и было, не встреть я старого приятеля, — мрачно бросает Эрнст. У него отлегло от сердца, но он не собирался это демонстрировать, пусть знает впредь.

Рут понимает, приятель — это чистейшая выдумка, способ защитить свое мужское достоинство. Насмешливое замечание готово сорваться с ее губ, но она понимает, что говорить ничего не надо. Да ей сейчас и не до этого.

— Если бы ты знал, по какой причине я задержалась: у нас была полиция.

Эрнст останавливается, совершенно пораженный.

— Где у вас? У тебя дома? — с тревогой спрашивает он. Ему известно, какую роль на заводе играет Герман Шварц, старший брат Рут, в назревающем конфликте с администрацией, и сердце Эрнста начинает колотиться, как после удара током.

— Да нет же, в аптеке, — раздраженно бросает Рут и скороговоркой продолжает: — Понимаешь, куда-то исчезла Клара! — девушка выдерживает паузу, желая ошеломить его этим сообщением, но Эрнст только равнодушно пожимает плечами.

— Ну и что? Почему это вдруг заинтересовало полицию? Она что-то нащупала у вас в аптеке? Какую-нибудь жизнепродлевающую микстуру или чудодейственный бальзам?

— Не шути, Эрнст! Как ты можешь?

— Не плакать же мне о твоей Кларе! Кстати, ты и сама, кажется, не очень-то любишь ее.

— Не настолько, чтобы желать ей зла.

— Откуда ты взяла, что с ней что-то случилось? Мало ли какие обстоятельства могли задержать ее. Пусть себе слоняется где угодно и с кем угодно. Почему это волнует тебя?

— Погоди… Разве герр Себастьян тебе ничего не рассказал?

— Вчера я поздно вернулся домой, и мы не виделись. Сегодня он ушел раньше обычного…

— Тогда ты не знаешь самого главного: позавчера вечером поддельным ключом Клара старалась отпереть дверь комнаты фрау Кениг.

— Чепуха! Ей стоило просто постучать, назваться, и фрау Кениг, несомненно, впустила бы ее. Зачем же подделывать ключи? Ну, подумай сама, насколько это нелогично. Давай забудем о Кларе и подумаем, где нам поужинать. Я нынче при деньгах, уважаемая фрейлейн, и приглашаю вас в ресторан. Какой выберем?

— Никакой, пока ты меня не выслушаешь.

— Надеюсь, рассказ будет не очень длинным? Учти, я не обедал.

Рут вдруг почувствовала, что она тоже очень голодна, что ноги у нее подкашиваются от усталости.

— Я тоже, — жалобно вырвалось у нее. — Никому из нас даже и в голову не пришло хоть немного перекусить, так мы разволновались.

— Кто мы?

— Я, фрау Мария и герр Себастьян. Его особенно поразила моя находка.

То, что отец разделял тревогу женщин, заставило Эрнста насторожиться. Не стал бы старик, с его выдержкой, волноваться без уважительной причины.

— Вот что: давай соединим приятное с полезным. Поищем, где нам приземлиться, а по дороге ты расскажешь мне обо всех событиях. Только последовательно, не забегая вперед.