— Воин твоего десятка Канонес Норит обвиняется в попытке дезертирства и склонении к таковому воинов обоза Медиса Таисида и Аробиста, Нима, Шата и Эльида Гетидов. Присутствуют ли обвиняемые? — возгласил Литапаст Бореа, как верховный судья афинского войска.
— Я здесь, — ответил Кан, выходя пред взоры сотни глаз и вытягиваясь во весь рост.
К нему незамедлительно присоединились Гетиды и невозмутимый Медис. Шестёрка дерзких разведчиков Ритатуя была, как всегда, готова к отражению вражеского натиска.
— Свидетель Алексис Регио, выйди вперёд, — приказал Литапаст. — И расскажи то, что твой дозор обнаружил ночью ровно неделю назад.
Один из представителей многочисленного и довольно влиятельного аристократического рода — молодой рослый шатен в золочёном панцире и поножах вышел пред судом валкой кавалерийской походкой:
— Ровно неделю назад я со своим десятком выехал в дозор сразу после того, как колесница Гелиоса скрылась в водах Океана, — сказал он. — Часа через два после начала нашей смены мы услышали конский топот, удаляющийся от лагеря обоза в сторону мегарской границы. Я окликнул незнакомцев и предложил остановиться, чтобы они доложились о том, куда и зачем едут в такой поздний час. Вместо этого они прибавили скорость и оторвались от нас. Этими людьми были те, кто сейчас стоит перед вами, тысячники.
— Куда и зачем ты вёл свой отряд, Канонес Норит?! — спросил Литапаст.
— По приказу стратега Ритатуя Брети, в эту ночь мы с Медисом и братьями Гетидами выехали в имение нашего командира для транспортировки и охраны двух повозок хиосского вина, — спокойно ответил Кан. — Только отправились мы не через два, а через три часа после заката. Это могут подтвердить стратег Ритатуй, его сын Мариарх и вся охранная сотня.
— Возможно, этер Регио несколько напутал со временем вашей встречи, — улыбнулся Литапаст. — Но, в любом случае, имение всеми нами уважаемого стратега Брети находится в прямо противоположном направлении от того места, куда ты вёл отряд.
— Всеми нами уважаемый этер Регио, возможно, напутал не только со временем встречи, но и с отрядом, который встретил его дозор, — Кан с недоумением пожал плечами. — Мы после выезда никого не встречали, никто нас не останавливал и ни о чём не спрашивал. Возможно, потому, что мы ехали к Афинам, а не к Мегаре. Я не могу отвечать за всех, кого упустил дозор Алексиса Регио, я могу ответить лишь за себя.
В рядах тысячников послышались смешки — командный состав афинской армии умел ценить остроту. И не только остроту бронзы.
— Я что, по-твоему, слепой, что ли?! — поинтересовался этер, с намёком кладя руку на эфес меча.
— Нет, ты, этер, обладаешь воистину кошачьим зрением! — фыркнул Медис. — В полночь ты умудрился детально рассмотреть наши лица! Интересно бы знать, под клятвой свои слова подтвердишь?
— Медис, разве я давал разрешение вмешиваться в нашу беседу?! — с воистину надменным недоумением полюбопытствовал Кан, сверху вниз глядя на пастуха.
— Виноват, командир! Прошу прощения! — вытягиваясь по стойке смирно, отрапортовал богатырь Ойнейской филы.
Поняв в какую неприятную ситуацию он попал, Регио нашёл, как казалось ему, достойный выход:
— Мои парни изучили следы, оставленные вашими конями, гоплит!
— Разреши мне ответить этеру Регио, командир, — учтиво обратился к Кану один из близнецов, делая шаг вперёд. — Я — Ним.
— Говори, Ним, — благосклонно кивнул властолюбивый командир разведчиков.
— Я хотел бы напомнить благородному этеру Регио о том, что в обозе армии града великой Афины наличествует больше ста тысяч голов скота. Чтобы прокормить эту ораву, мы вынуждены гонять её на выпас вплоть до дороги на Мегару и дальше. Здесь всё перепахано копытами на десять раз. Какие к воронам следы обнаружили его ребята в этой кутерьме? Да никаких! Это я заявляю, как табунщик, неоднократно преследовавший конокрадов, умеющий разбирать следы получше воинов из этерской дружины. Я не знаю, зачем этер Алексис пытается оговорить нас, но могу сделать предположение. Командир, можно я выскажу предположение?
— Табунщик, ты, кажется, забыл, где находишься, и кто здесь даёт разрешение! — подал голос судья афинского войска.
— Извини, стратег Литапаст, — Ним отдал короткий поклон, приложив правую руку к сердцу, — но у нас принято соблюдать дисциплину; для нас самым главным является наш непосредственный командир. Это он отвечает за своих подчинённых, а мы отвечаем только перед ним. У нас даже поговорка такая сложилась: «Мы пред нашим Норитом, как пред Зевсом великим, чисты!» Но если ты так настаиваешь, то дозволь ты высказать мне своё предположение.
— Нас твои предположения мало интересуют, — отмахнулся Литапаст. — Нас интересуют ответы на поставленные судом вопросы!
— Видать, не зря, совсем не зря мы уважаем только командира, — вполголоса промолвил Ним.
Ни царь, ни Литапаст этого не услышали. Зато хорошо услыхали тысячники афинского войска. Они сами были командирами своим воинам, и преданность Нима командиру произвела на них благоприятное впечатление. Судьи по-иному стали смотреть на подсудимых.