Гроза над крышами

Вот Градские Бродяги вели себя совершенно иначе: повскакали на ноги, и те немногие, у кого на нечесаных головах красовались дырявые шляпы и латаные береты, торопливо их сорвали и принялись кланяться нижайше, едва ли не до земли, словно пытались перещеголять друг друга в выражении полного почтения. Что ж, для них сейчас Канцелярист, пожалуй что, значимее и короля — королевского внимания они в жизни не удостоятся, а от хитрована Тариуша зависит, кто заработает пару медяков, а кто уныло поплетется восвояси...

Помолчав многозначительно, придав себе еще больше важности, Тариуш возгласил с видом смертельной скуки:

— Ну что, вшивая рать... Не всем, но кое-кому сегодня повезет, с денежкой к себе в хибару пошагает — да уж, конечно, пропьет по дороге... Есть у меня работенка для дюжины. Что уставились тупо? Ах да, вы ж считать не умеете, бессмысленные, откуда вам знать, что такое дюжина... Вот ты... ты... и ты... пожалуй что, и вон ты, у которого подметка отлетела...

Он небрежно указывал жезлом — и счастливцы с просветлевшими лицами кидались вперед, сгоряча пытались даже подойти на пару шагов, но Тариуш их пресекал, нацелясь жезлом, как пикой. Дюжина везучих сбилась тесной кучкой, а девять несчастливцев понурились.

— А вы подите, подите, — бросил им Канцелярист. — Нет сегодня для вас работы и не предвидится... Дюжина удачливых, слушай мои распоряжения и выполняй в точности! Топайте на четвертый причал, там стоит корабль «Пастушка», вот его и разгрузите. Что таращитесь? Ах да, вы же циферок не знаете и читать не умеете, где

ж вам причал найти и «Пастушку» от «Белошвейки» отличить... Хорошо, добрый дядюшка Тариуш даже о такой рвани человеческой, как вы, печется... Что будете делать, когда я помру и на мое место какой-нибудь злыдень придет?.. Панокуш!

Дверь распахнулась так проворно, словно помянутый стоял возле нее (как оно, несомненно, и было). Вышел еще один старый знакомый Тарика — канцелярский служитель Панокуш, пожилой шустрик с хитрыми глазками и постным ликом монаха, многолетний сподвижник Тариуша по всевозможным плутням.

— Везет вам, голодранцы! — возгласил Тариуш. — Господин служитель Панокуш по присущему ему благородству души согласился проводить вас на причал и показать судно. Все, думаю, понимают, что за труды следует вознаградить Панокуша в меру ваших скудных силенок?

На испитых рожах бродяг выражалась лишь грустная покорность судьбе — ну конечно, новичков среди них не было, и каждый принес для Панокуша хоть медный грошик (интересно, делится ли служитель с Тариушем и этой жалкой мздой? Надо полагать, делится: Тариуш, как гласит старая приговорка, и у пролетающей вороны перо из хвоста выдерет, чтобы на гусиные не тратиться...).

— Ну тогда валяйте!

Панокуш шустро отворил калитку, и в нее потянулись бродяги, легко обойдя и Тариуша, и скамейки, где сидели Подручные, — ну да, старые трудяги знают, как держаться с теми, кто выше их. А Стражник дядюшка Кабадош и сам проворно отскочил подальше от своей караульной скамеечки и вернулся не раньше, чем вереница оборванцев под предводительством Панокуша (тоже державшего немалое расстояние меж собой и подопечными) отошла достаточно далеко.

Тогда только Тариуш обратил благосклонное внимание на ожидающих. Далеко не так спесиво, но все же обозначая голосом свое немаленькое положение, промолвил:

— Заходи, Тарик, есть тебе работа. Вы, молодые люди, погуляйте пока, только к веселым девкам не заходите, хихикс! Они вам все

равно не по кошельку... После обеда придет пироскаф, будет и вам занятие.

И, не оглядываясь, величаво поднялся по ступенькам. Тарик зашел следом за ним в канцелярию. Пахло чернилами, сургучом и еще чем-то привычно-непонятным, но безусловно канцелярским. Вдоль стен протянулись открытые шкафы, набитые служебными бумагами, лежавшими стопками и в толстых серых папках из скверного картона. Да уж, ворота в манивший с давних пор Тарика мир выглядели донельзя обыденно, невыразимо скучно.

Усевшись под небольшим портретом короля Ромерика (ввиду особенности канцелярии король был запечатлен в мундире Главного Адмирала Королевства, где золотое шитье и синее мундирное сукно высшего сорта присутствовали в равных долях), Тариуш придал себе вид занятого значимейшими государственными делами вельможи, отодвинул большущую чернильницу синего стекла и сказал:

— Значит, такие дела... Ты куда это уставился?

— Впервые вижу, чтобы королевский портрет был застекленный...