Гроза над Россией. Повесть о Михаиле Фрунзе

— Положение действительно нелепое. — Голос Фрунзе смягчился, он явно проникся сочувствием к Готовцеву. — Кем служили на турецко-персидском фронте?

— Начальником разведывательного отдела.

— Можете дать характеристику боеспособности турецкой армии?

— Конечно.

Готовцев дал сведения, заинтересовавшие Фрунзе. Узнав, что Готовцев ходил на военном корабле рекогносцировать турецкое побережье Черного моря, он подробно расспросил и об этом.

— Пришлось мне побывать и в Константинополе, — добавил Готовцев.

— Как там себя чувствует барон Врангель? Каково настроение бежавших с ним офицеров? Как живут гражданские беженцы? — засыпал собеседника вопросами Фрунзе.

— Беженцы в положении ужасном. А Врангеля бывшие наши союзники думают послать на Дальний Восток для новых мятежей против Советов. Об этом говорил мне генерал Шатилов.

— Шатилов — боевой генерал. Сужу о нем по Перекопу.

— Я отнял у вас пятьдесят минут вместо пяти, — воскликнул Готовцев, взглянув на стенные часы.

— Время даром не пропало. Вы рассказали много интересного. Что касается вашего положения — сделаю все возможное. Подождите в приемной.

По ходатайству Фрунзе полковник Готовцев и его жена были освобождены из-под ареста.

День близился к концу, но Фрунзе непрерывно принимал начальников отделов, командиров, комиссаров, обсуждал с ними планы, давал советы, выслушивал противоречивые мнения; со всеми он держался ровно, спокойно.

В седьмом часу вечера зазвонил телефон. Начальник военно-политических курсов «Выстрел» просил приехать на собрание.

— У нас буча из-за генерала Слащева. Только вы можете успокоить курсантов, — говорил он взволнованно.

Фрунзе появился в президиуме собрания, когда страсти уже раскалились до предела. Ораторы — молодые командиры и комиссары — яростно выступали против амнистии Слащева, кто-то даже требовал расстрелять его как врага революции.

На трибуну поднялся Фрунзе; курсанты притихли, ожидая, что скажет командующий.

— Вы требуете казни генерала Слащева, крупного военного специалиста, на том основании, что он враг революции? — Фрунзе окинул взглядом аудиторию и продолжил: — Но он — бывший враг, а мы не мстим раскаявшемуся противнику. Снять с плеч голову — дело не хитрое. Такого военного специалиста, как Слащев, целесообразнее использовать, чем расстрелять... Постановление правительства — законодательный акт, выступать против него — выступать против закона. Требование казнить Слащева противозаконно, и мы отвергаем его...

Речь командующего охладила горячие головы, слова его произвели большое впечатление на всех присутствующих в зале.

Вишневые деревья в кружеве листьев, пунцовые от поспевших ягод, смотрели в окна, по перилам террасы, воркуя, ходили голуби. Фрунзе, в бухарском халате и войлочных туфлях, сидел у стола; нетронутый бумажный лист белел перед ним, призывая к работе, но он не спешил, наслаждаясь сумерками. Давно не ощущал он такой мирной тишины; и дышалось сегодня легко, и не ныли застаревшие раны.

На столе лежала стопа книг. Утром воры разграбили книжный магазин, красноармейский патруль арестовал грабителей, а несколько изодранных книжек принес в штаб.

Фрунзе стал перелистывать маленькие, скверно изданные книжки: «Врачебное сословие древнего Рима», «Врачебный быт допетровской Руси», «Как лечились московские цари».

В приоткрытую дверь проникали голоса дочки и Софьи Алексеевны. Жена укладывала спать девочку, та отнекивалась. Фрунзе прислушивался к их полушепоту, но мысли его уносились в прошлое, к осенним лесам Рязанщины. Тогда, на хуторе, в шестнадцатом году, мечтал он написать статью о новой военной доктрине. В тех условиях это были маниловские мечтания, но сейчас дело иное. Теперь у него опыт гражданской войны, опыт Красной Армии, одержавшей блистательные победы над контрреволюцией. Не пора ли создать новую военную доктрину? А в чем практический смысл этой идеи? У современных войн существуют характерные особенности. Прежде в сражениях участвовали небольшие группы населения, для которых война была профессией, сейчас сражаются народы и континенты. В кровавый водоворот втягиваются миллионы людей, война затрагивает все без исключения государственные и общественные интересы. Теперь театр военных действий захватывает громадные пространства и все усложняется оружие.

На террасу вошла Софья Алексеевна.

— Пора спать, Зеленый Листок.

Он взял в ладонь её исхудавшие пальчики, нежно сжал. Он любил жену той незаметной любовью, что проявляется в постоянной тревоге за здоровье, спокойствие, духовные интересы женщины. Военные и государственные заботы постоянно отвлекали его от семьи, и он чувствовал себя виноватым перед Соней.

Софья Алексеевна присела на край плетенного из ивовых прутьев кресла, лицо ее выступало из сумрака белым пятком. «Как хорошо, что она не оказалась мимолетной бабочкой, пролетевшей над моей судьбой, не стала тенью, ушедшей в мою молодость!»

— Ты что, Зеленый Листок?

— Думаю... Когда я один — ты всегда со мной. А когда ты со мной, я испытываю прилив сил: что не удавалось вчера, сегодня делается непринужденно.