Гроза Византии

Лепеча так, Ирина заснула. Она не помнила, долго ли ей пришлось спать, только громкий шум, крик, бряцанье железа о железо разбудили ее. «Что там такое? Верно, пришли за Изоком», — подумала Ирина и выбежала из хижины.

Она не ошиблась. На поляне, перед хижиной, она увидала надменного вида патриция, громко спорившего с ее дедом. Около патриция стояло двое вооруженных воинов, ожидавших приказаний своего начальника.

— Ты должен был видеть его, — кричал патриций.

— Нет, благородный господин, здесь никого не было! — смиренно отвечал Лука.

— Лжешь!

— Я никого не видал…

— Следы показывают, что варвар скрылся здесь…

— Пусть благородный господин прикажет осмотреть все кругом, и, если он кого-нибудь найдет, я готов ответить жизнью!…

— Твоей жизнью! Кому она нужна, собака? Ну, смотри, я ухожу, мы уже все обшарили кругом, и, если ты только осмелился солгать, то берегись, горе тебе!

Говоривший обвел глазами вокруг, и взгляд его остановился на вышедшей из хижины Ирине.

— Это кто? — отрывисто спросил он.

— Моя внучка, благородный господин!

Патриций так и впился глазами в девушку.

Ирина смутилась под этим совершенно новым для нее взглядом, в котором так и отражалась — она инстинктом чистой неиспорченной души чувствовала это — какое-то неведомое для нее скверное чувство.

— Внучка, ты говоришь? Подойди сюда, красавица!… Вот цветок, который так пышно расцвел в нашем парке, и я не знал об этом. Как твое имя?

— Ирина!

— Чудное имя! Вот что, старик: я уже сказал, что я тебе не верю, но что же делать! Если ты и скрыл варвара где-нибудь, то, признаю это, скрыл ты его очень ловко… Ты упорствуешь и не хочешь мне выдать его, так вот что: я, чтобы сломить твое упорство и заставить тебя быть искренним, беру эту девушку заложницей!

— Нет, нет, — закричал Лука, — ты не посмеешь этого!…

— Отчего?

— Она — моя внучка!

— Ну, так что же?

— Я не отдам тебе ее…

— Посмотрим, как ты это сделаешь… Эй, вы!… Взять ее!…

— А старика? — спросил один из солдат.

— Оставьте эту падаль!

Ирина отчаянно отбивалась от солдат. Лука кинулся к ней на помощь. Он с ожесточением вцепился в одного из воинов, но тот, чтобы избавиться от него, ударил его мечом…

Лука покатился с рассеченной надвое головой…

Дикий крик Ирины, видевшей это злодеяние, огласил парк. Ей в ответ раздался другой крик.

Это Изок, вырвав с корнем молодое деревцо, кинулся на помощь сестре. — Вот он, вот, держите! — закричал патриций, кидаясь сам в сторону и укрываясь за ближайшим деревом.

Изок бешеным ударом свалил с ног солдата, державшего Ирину, другой отскочил сам, но в это мгновенье привлеченные криками другие воины из отряда появились на поляне.

После недолгой борьбы Изок был схвачен и крепко опутан веревками.

Ирину пришлось тоже связать…

Поляна скоро опустела…

Лука, уже мертвый и похолодевший, остался на том месте, где упал.

20. НАЧАЛО БОРЬБЫ

Ирина эту ужасную сцену, так неожиданно разыгравшуюся перед ее глазами и участницей которой стала она сама, сперва не приняла за действительность. Ей казалось, что она видит какой то ужасный сон, и стоит ей только сделать усилие проснуться — все это мигом развеется, как дым от дуновения ветра, — и снова, но уже наяву, возвратятся сладкие мечты и грезы.

Но, увы, страшная действительность скоро дала себя почувствовать. Веревки резали ее тело, грубые толчки императорских гвардейцев помимо ее собственной воли заставляли ее передвигать ноги и идти вперед, а этот противный начальник солдат, лишивших ее самого дорогого на свете существа, шел рядом и шептал ей на ухо слова, смысл которых заставлял ее краснеть даже в такую минуту.

Впрочем, она плохо понимала, что говорит ей этот человек. Отдельные фразы, достигавшие ее слуха, поражали ее, заставляли невольно краснеть, но общий смысл все-таки ускользал. Пониманию этого ребенка-полудикаря мало была доступна витиеватая, полная фигурных оборотов, речь византийца.

Она так была поражена постигшим ее несчастьем, что все еще жила душой в страшной сцене, разыгравшейся на берегу Босфора в том мирном уголке, где она провела всю свою жизнь.

"Как прав был Лука! — говорила сама себе Ирина. — Еще вчера он говорил мне, что в счастье скрыто горе… Явилось счастье и тотчас же оно затмилось горем!… Неужели все так бывает на свете?…”

Машинально она стала прислушиваться к тому, что говорил шедший рядом с ней византиец.

— Ты была, — шептал он ей, — среди всех цветов парка нашего императора самым роскошнейшим, самым пышным, но это было в лесной глуши, вдали от всего живого… Только птицы да солнце любовались твоей красотой, но теперь, о, радуйся же, радуйся, теперь все изменится, все пойдет по-другому! Мой дом полон золота, серебра и багряниц. Сотни рабов будут стремиться выполнить каждое твое желание, каждую твою прихоть; все, что на земле есть великолепного, роскошного, все будет готово к твоим услугам, и в моем доме ты, скромный цветочек, распустишься еще пышней, станешь еще прекраснее… И все это будет тебе за один только твой ласковый взгляд, за твою улыбку, за ласковое слово…

— Что тебе нужно от меня? — невольно вырвалось у расслышавшей эти слова Ирины.