Гроза зреет в тишине

Он понимал, что взволновало майора, по-человечески разделял его чувства и ... и в то же время не мог заглушить того ликования, которое бушевало в его сердце. Манштейн разгромлен! Ему так и не удалось прорвать кольцо окружения. Лучшую гитлеровскую армию ждет неминуемый разгром. И не зализать Гитлеру этой раны, не залечить! Ох, и будем же бить их теперь, ох и бить будем! Припомним все: и Брест, и Витебск, и Минск, и Смоленск, и сожженное Подмосковье, Все припомним, за все отплатим!..

Шаповалов сел, закурил папиросу. Выпитое вино и прилив бурной, безудержной радости кружили ему голову, он хотел успокоиться и не мог.

— Может, ляжем спать? — открыв дверь соседней комнаты, позвал Мюллер.

— Вы спите. Спите, Генрих Францевич. А я... я еще посижу. Послушаю радио. Может, и вы со мной?

Мюллер отрицательно покачал головой и закрыл за собой дверь. Шаповалов подсел к приемнику. Что говорит мир о Сталинграде? Что говорит Берлин? А Москва?

Приемник, зло поблескивая единственным зеленым глазом, молчал.

Шаповалов посмотрел на часы и вздохнул: было половина четвертого.

«Неужели ложиться спать? Спать в такую ночь!» — Шаповалов откинулся на спинку кресла, сомкнул на затылке пальцы рук, ладонями сильно сжал виски. Нет, уснуть он сегодня не сможет.

Он обвел глазами комнату и снова увидел потайную дверь, завешенную тяжелым темно-вишневым плюшем.

«Что же это за дверь? Куда она ведет?» — Он осторожно, украдкой, будто боясь, что его шаги услышит кто-то чужой, подошел к портьере, отдернул ее.

Дверь была обыкновенная, из досок, но покрашенная под цвет стали. В отверстии внутреннего замка торчал новенький ключ.

Шаповалов долго смотрел на него, потом осторожно повернул. Дверь сразу же открылась, и он увидел перед собой просторный зал с низким железобетонным серым потолком и такими же серыми шершавыми стенами. Под потолком тускло горело несколько небольших электролампочек. Напротив, совсем близко от двери, стоял стол, покрытый зеленым сукном, а рядом с ним — кафедра. Дальше, в глубине зала, — правильные ряды скамеек. На них могло разместиться человек двести, а может, и больше.

«Что это? Клуб?» — подумал Шаповалов и, будто в ответ на его вопрос, прозвучало:

— Конференц-зал.

Шаповалов круто повернулся. За его спиной, в белой сорочке и с сигаретой в зубах, стоял Мюллер.

— Конференц-зал, — спокойно оглядывая мрачные своды, повторил майор. — Или, как говорите вы, русские, комната для массовых мероприятий.

Мюллер засунул руки в карманы и не спеша обошел зал. Вернувшись к Шаповалову, сказал:

— Обосновались летчики прочно и надолго.

Шаповалов промолчал. Пропустив Мюллера назад в штабной блиндаж, закрыл дверь на ключ и снова уселся за столом.

— Генрих Францевич, — немного помолчав, тихо, по-немецки, заговорил Шаповалов, глядя прямо в глаза майору. — Мы начали дело нелегкое и опасное и должны довести его до конца. Довести, несмотря ни на что.

Мюллер кивнул головой и опустил глаза, которые настойчиво тянулись к черному кружочку со словом: «Сталинград».

— На инспектирование аэродрома нам выделено трое суток, — продолжал Шаповалов. — Но я думаю, что нам хватит и одного дня. Начнем осмотр сразу же, утром, со склада боеприпасов.

Мюллер медленно поднял голову и вопросительно посмотрел в глаза Шаповалову.

— Надеюсь, вы догадались почему? — улыбнулся Шаповалов.

— Догадался. Но... так нельзя, — мягко, но настойчиво запротестовал Мюллер. — Все нужно делать так, как указано в приказе и инструкции рейхсмаршала. Вот в этом документе, — он расстегнул портфель и положил на стол бумагу, подписанную Герингом.

— Это хуже. — Шаповалов концом карандаша почесал густые русые брови, немного подумал и спросил: — Вы можете попросить командира эскадры, чтобы для нас выделили дежурную машину?

— Это можно. Такая просьба никого не удивит.

— Чудесно. Прикажите шоферу под угрозой расстрела, чтобы он день и ночь стоял с машиной возле входа в этот блиндаж и отлучался только с моего ведома.

— Будет сделано, — кивнул головой Мюллер.

— Благодарю. А насчет Сталинграда... Что вам сказать —

— Не нужно об этом, — попросил Мюллер и встал. — Я все понимаю. Давайте спать.

— И то правда, — охотно согласился Шаповалов. — Завтра день не легкий...

XI

Разбудил Шаповалова настойчивый зуммер полевого телефона. Он вскочил и сел. Тяжелый короткий сон вычеркнул из его памяти все, что было несколько часов назад. С трудом раскрывая тяжелые веки, он лихорадочно думал: откуда появился телефон? И эта мягкая постель? Настольная электролампа?

Шаповалов резко тряхнул головой и окончательно проснулся.

Телефон зуммерил в другой комнате блиндажа. Возле соседней кровати, стараясь попасть ногой в штанину узкого генеральского галифе, суетился «инспектор». Через открытую дверь спальни он хорошо видел стол и тревожно ощупывал глазами аппараты, будто хотел проникнуть в их нутро и узнать, кому приспичило беспокоить его в такой ранний час.

— Может, послушаю я? — легко соскочив с кровати, спросил Шаповалов.