Гроза зреет в тишине

— Нет. Лучше я сам... Черт возьми! Почему им нравятся такие узкие брюки? — выругался Мюллер и, придерживая левой рукой генеральские галифе, правой снял трубку и буркнул:

— Генерал Шток слушает. Кто? Обер-фюрер фон Зейдлиц? Какой Зейдлиц? Подождите...

Мюллер растерянно посмотрел на Шаповалова. Сложив ладони рупором, Шаповалов торопливо прошептал:

— Шеф местного СД. Отто фон Зейдлиц...

Мюллер кивнул головой — понятно — и крикнул:

— Алло! Кто звонит? Говорите громче!

— Я! Это я! — закричал фон Зейдлиц так, что его слышно было даже в спальне. — Я! Обер-фюрер Отто Зейдлиц! Помнишь! Что ты молчишь, Людвиг?

— О, старина! — вдруг весело воскликнул Мюллер, стараясь свободной рукой застегнуть пояс брюк. — Откуда ты взялся! Откуда, спрашиваю, ты звонишь?

— Отсюда! Из Заборья! Я все тут, прижился! А ты прости, что так рано разбудил. Фельдфебель доложил, что все обошлось хорошо; но я все же волновался. Неспокойно здесь у нас.

— Слышал, слышал! Напакостили тебе русские партизаны!

— Что, и до тебя дошли слухи?

— Только ли до меня?

— Ничего, это их последняя вылазка! — мрачно пообещал Зейдлиц и, снова оживившись, объявил: — Я завтра к тебе приеду! С командиром эскадры мы хорошо знакомы, вот и гульнем, как когда-то!

— Нет, Людвиг, — быстро взглянув на Шаповалова, который уже стоял возле стола и напряжение ловил каждое слово эсэсовца, спокойно, но твердо ответил Мюллер. — У меня на ближайшие два-три дня работы по горло. Вот закончу инспекцию — сам позвоню. А лучше — приеду к тебе.

— Отлично! — воскликнул Зейдлиц. — Жду четвертого. Ты слышишь? Четвертого! Пришлю за тобой бронетранспортер.

Трубка замолчала. Мюллер некоторое время смотрел на нее, потом осторожно положил на место и смущенно улыбнулся:

— Видите, у нас уже объявился близкий друг, шеф СД, правда, только обер-фюрер.

— Он нам может пригодиться, — сказал Шаповалов. — Постарайтесь не забыть его имя и звание.

Снова зазвонил телефон. Мюллер снял трубку. Командир эскадры приглашал завтракать.

— Что ж, пойдем, — дружески сжав плечо Мюллеру, улыбнулся Шаповалов.

XII

Проверку боевой готовности аэродрома начали ровно в восемь часов утра.

За завтраком пили и разговаривали мало. Командир эскадры, сорокалетний генерал, заметно волновался, хотя и старался скрыть свое волнение за спокойными, точными, хорошо продуманными словами н фразами.

— Как вы спланировали сегодняшний день? — старательно вытерев салфеткой рот, спросил он «инспектора» и протянул ему ароматную сигарету.

— Я думаю, мой генерал, — закуривая, неторопливо отозвался «инспектор», — что мы не будем нарушать приказа и инструкции рейхсмаршала и начнем с боевой тревоги. — Мюллер, смакуя, затянулся, откинулся на спинку кресла и посмотрел своими серыми глазами в такие же серые глаза летчика.

— В воздух самолеты поднимать не будем?

— Ну, что вы! Все, кроме полетов.

— Понимаю. — Генерал покорно и благодарно склонил голову, встал: — Прошу на мой командный пункт. — Повернувшись к начальнику штаба, молодому, красивому подполковнику, приказал: — Через десять минут — боевая тревога.

Шаповалов рассчитывал, что из командирской квартиры-блиндажа им придется подняться наверх и он успеет кое-что рассмотреть, определить нужные ориентиры. Но командир эскадры легким шагом пересек широкую комнату, толкнул коленом низенькую дверь и, сказав: «прошу за мной», нырнул в слабо освещенный электрическими лампочками коридор.

Коридору, казалось, не будет конца, и Шаповалов обрадовался, когда перед ними неожиданно открылась вторая дверь, и они попали в новый, заставленный незнакомой ему аппаратурой, блиндаж. За приборами сидело человек десять военных в форме жандармов, отчего они казались тут чужими и ненужными.

Увидев генералов, «жандармы» дружно встали. Командир эскадры нетерпеливым движением руки приказал им садиться и повернулся к «инспектору»:

— Прошу к перископу.

Перископов было несколько. Не спрашивая разрешения, Шаповалов подошел к одному из них. Он надеялся, что сейчас увидит весь аэродром: взлетные дорожки, сигнальные огни, увидит и запомнит каждый более или менее заметный ориентир. Увидел же он редкий низкорослый кустарник, среди которого торчали две старые высокие сосны...

«Что он... одурачить нас хочет?» — шевельнулась тревога в сердце разведчика. — Неужели...»

Пронзительные гудки сирены оборвали мысли Шаповалова. Он плотнее прильнул к прибору и — замер от удивления. Кустарник... ожил! Стряхивая со своих веток иней, молоденькие березки и елочки зашевелились, начали медленно расступаться. Прошло три, может, четыре минуты, и три широкие бетонированные дорожки пролегли через редкий кустарник и уперлись в ровное заснеженное поле. Среди кустов замигали зеленые и красные фонари, засуетились одетые в комбинезоны люди. Из-под земли поползли на серый бетон взлетных полос огромные белые самолеты...

Шаповалов смотрел на аэродром, на мощные чужие машины, и сердце его билось гулкими тяжелыми толчками. «Так вот где притаилась смерть для тысяч наших людей!» — подумал он и осторожно взглянул на «жандармов», словно боясь, что они услышат недобрый стук его сердца.