Гроздь рябиновых ягод

Прошёл год, наполненный работой, учёбой, ожиданием сводок о ходе боёв и писем. Летели с фронта треугольнички от Настиного племянника Николая, того самого парнишки, что провожал её на вокзал в Вятке несколько лет назад. Сын брата Пани, как только началась война, из-за школьной парты ушёл в лётное училище, а оттуда на фронт. Девушки у него пока не было, а получать девичьи письма хотелось, вот и завязалась у него переписка с двоюродными сёстрами. Лиля писать не любила, ей и так кавалеров хватало, а Нина писала аккуратно и с удовольствием. До войны встретиться им не довелось, познакомились и подружились брат с сестрой благодаря переписке.

Вновь забегая вперёд скажу, что дружбу эту они сохранили на всю жизнь. Николай Павлович выжил в той страшной войне, дошёл до Праги. После войны красавец-капитан встретил свою любовь и прожил с ней долгую счастливую жизнь. Вышел в отставку полковником, воспитал дочь и внучку. В последние годы совершил ещё один подвиг, человеческий, много лет ухаживая за тяжело больной женой. С сестрой Ниной виделись они лишь раз, но писали друг другу тёплые письма до последних дней. Недавно мы вместо поздравления с праздником получили письмо от внучки Николая Павловича о том, что он ушёл из жизни так же достойно, как жил. Светлая память этому красивому человеку.

Но вернёмся в весну сорок четвёртого. Тяготы военного времени стали привычными, сводки с фронта придавали сил и уверенности в скорой победе. Как-то в редкий выходной Настя заглянула в гости к любимой подруге, хоть жили недалеко друг от друга, но видеться удавалось редко. Тем дороже для обоих были эти встречи.

Настя подивилась, как изменилась Раечка, ничего в её облике не напоминало ту маленькую бродяжку, которую Дуся привела с рынка. Теперь это была хорошенькая девочка в фартучке поверх домашнего платьица, с атласным бантом в коротких кудряшках, бойкая, с озорными глазками и крепенькими ножками. Первые пять-десять минут она держалась настороженно, издали наблюдая за гостьей. Потом освоилась, принесла и положила на колени Насти куклу, мячик. А потом и вовсе расшалилась, залезла с ногами на диван и всё пыталась привязать к Настиным волосам свои бантики, что-то приговаривая на своём языке.

Дуся собрала на стол, что в доме было, позвала Настю. Раечку спросила:

– Ты будешь с нами кушать?

– Буду. И бодавку буду!

– Что за «бодавка»? – удивилась Настя, садясь за стол.

– Да это она так добавку называет, – засмеялась Дуся, – что-что, а аппетит у дочки отменный, уговаривать не приходится.

Посидели за столом, отвели душу откровенными разговорами, поиграли с Раечкой, помянули Галочку. И посмеялись, и поревели. Попечалились, что Степан Игнатьевич стал совсем плох, почти не встает, только любовь к приёмной дочке, да заботы жены и держат его на этом свете.

Вечером Настя шла домой по бульвару, перебирая в памяти события минувшего дня. На бульваре в воздухе витал аромат черёмухи, набирала цвет сирень, пичуга в ветвях высвистывала свой мотив. И, казалось, нет на свете никакой войны, а есть мирная, хорошая жизнь. Навстречу ей шла нарядная пара: слегка прихрамывающий мужчина с тросточкой, в светлом макинтоше и шляпе с мягкими полями, в дорогих лаковых ботинках, и полная дама в замысловатой шляпке на завитых волосах и в габардиновом костюме с плечами на вате. Выглядела прогуливающаяся парочка необычно, словно пришельцы из какой-то иной жизни. Редкие прохожие оборачивались им в след. Настя с удивлением узнала в мужчине бывшего мужа. Поравнявшись с ней, Чернышов приподнял шляпу и слегка поклонился, в улыбке сквозила насмешка. Накрашенные губы его дамы презрительно изогнулись, она по-хозяйски взяла спутника под ручку. На Настю пахнуло каким-то дорогим вином.

Хорошее настроение улетучилось. Хотя Настя в душе своей перевернула эту страницу, встретить бывшего мужа с новой подругой было неприятно. Однако, укладываясь дома спать, она решила, что это хорошо, что Иван живет, наконец, той жизнью, о которой грезил, и что с ним рядом подходящая ему женщина. Он выглядит довольным, вот и слава богу. Значит, всё она, Настя, сделала правильно, жалеть не о чём. А вскоре новые события вытеснили из её головы мысли о Чернышове.

Как-то, придя со смены, Настя застала Нину, укладывающей вещи в чемодан.

– Ты куда это собираешься, дочка? – тревога стиснула сердце.

– Мамочка, ты только не волнуйся, я уезжаю по комсомольской путёвке.

– На фронт? – выдохнула Настя.

– Нет, меня отправляют в распоряжение ЦК комсомола Белоруссии. У меня уже все документы оформлены.

– Так там же сейчас самые тяжелые бои! Что же ты, восемнадцатилетняя девчушка, делать там будешь?

– То же, что и другие. В командировочном предписании сказано: «на восстановление народного хозяйства в освобождённых районах».

– А вдруг фашисты перейдут в наступление, окажешься на фронте, или того хуже…

– Не перейдут! Наши их знаешь, как гонят!

– А как же институт, учёба? – Настя цеплялась за каждый довод.

– Потом, мамочка, это после войны. Вот вернусь и обязательно порадую тебя дипломом. Да ты не беспокойся, какая уехала, такая и вернусь, обещаю!