Гроздь рябиновых ягод

Проснулась уже к вечеру от тряски. Вдалеке погромыхивало. Нина решила, что собирается гроза, однако небо было ясным. В кузове кроме неё оказалось ещё двое попутчиков.

На дороге то и дело попадались гружёные домашним скарбом телеги. На некоторых сидели дети, за телегами брели на привязи козы, коровы.

– Партизаны из леса возвращаются. Многие уходили в леса целыми семьями, со всем хозяйством, – сказал один.

– Идти-то идут, да только к чему придут…, пожгли фашистские гады их хаты, – вздохнул второй.

И действительно, в придорожных сёлах обгоревших печных труб было больше, чем уцелевших домов. Нина, до сих пор знавшая о войне только по военным сводкам и кадрам кинохроники, впервые видела страшные следы войны своими глазами. Видела плачущих баб с притихшими детишками, роющихся на пепелищах своих подворий в поисках хоть каких-то уцелевших вещей. Столько долгих месяцев они жили в лесу, в землянках, воевали за свою землю, мечтали о том дне, когда вернутся в родное село, домой. И вот этот день настал, выжили, вернулись! Только ни села, ни дома нет…

Машина въехала в разоренный войной посёлок. В центре села, на площади стояла виселица, с неё ещё не успели снять повешенных: двух мужчин, женщину и девочку лет четырнадцати – пятнадцати. На груди каждого висела картонка с надписью «партизан». Лёгкий ветерок перебирал светлые пряди волос, упавшие на посиневшее лицо девочки, совсем ещё ребенка, всего-то несколько дней не дожившей до освобождения. От этого зрелища Нине стало нехорошо. Ещё долгое время перед её глазами возникала эта картина: лицо девочки-партизанки, ставшее для неё страшным лицом войны.

После посёлка шоссе оказалось заполнено советскими войсками. Прижавшись к обочине, полуторка пропустила целую колонну танков. Лязгая железом, грозные машины шли и шли мимо, казалось, им нет конца. Нина, держась за борт кузова, во все глаза смотрела на эту силищу, и душа её наполнялось гордостью за свою страну, уверенностью в скорой победе. Какой-то чумазый парень-танкист белозубо улыбнулся и помахал девушке рукой. Она помахала ему в ответ, крикнула: «Бейте фашистскую сволочь, миленькие! Гоните их прочь с нашей земли!». Её голос потонул в грохоте, но парень улыбнулся ещё шире и показал ей поднятый как флаг большой палец. Потом полуторка ползла среди колонны орудий с зачехлёнными стволами, обгоняя усталых, запылённых солдат. Дневная жара сменилась вечерней прохладой, когда, наконец, на обочине дороги замелькали ещё дымящиеся развалины пригорода. Машина въехала в Минск. И везде царила та же картина полного разрушения, как в Гомеле, только дома в столице были больше, а, следовательно, руины масштабнее.

Нина беспокоилась, что добралась слишком поздно, что двери Центрального Комитета окажутся запертыми, и тогда придётся ей ночевать голодной и под открытым небом в этом городе-призраке. Успокаивала себя тем, что июльские ночи короткие и теплые. Однако, опасалась она напрасно. В небольшой приёмной первого секретаря, в круге света высокой настольной лампы, сидела миловидная женщина в светлом костюме с высокими, по моде, плечами и с аккуратно уложенными короной светлыми косами. Словно не было вокруг разрухи, не гремели за открытыми окнами далёкими раскатами отголоски боя. Пальцы её ловко бегали по клавишам трофейной печатной машинки.

– Вы к товарищу Зимянину? – секретарша глянула на Нину поверх оправы роговых очков, – по какому вопросу?

Девушка почувствовала себя неловко. Второпях она не догадалась умыться, причесаться после долгой дороги, даже в зеркало на себя не глянула. И пока женщина с её документами скрылась за дверью, наскоро расчесала и пригладила растрепанные ветром волосы перед створкой окна, сняла и сунула в вещмешок запылённый жакет, отряхнула платье.

– Проходите, Халевина, Михаил Васильевич ждёт вас, – раздался за спиной невозмутимый голос.

Секретарь ЦК комсомола Белоруссии оказался невысоким симпатичным мужчиной лет тридцати. Коротко остриженные тёмные волосы были зачёсаны назад и открывали умное худощавое лицо с волевым подбородком. На гимнастёрке поблёскивали ордена. Оторвавшись от бумаг, он приветливо улыбнулся, сделал приглашающий жест в сторону стула, однако взгляд оставался жёстким, проницательным.

– Откуда к нам такая смуглянка приехала? Ого, из Башкирии, далековато! Как добралась?

– Нормально. Готова следовать дальше.

– Куда это «дальше»?

– Куда направите…, а лучше на фронт.

– «На фронт»! Там и без вас отлично справляются, а вот здесь такие боевые ох как нужны! Ты по городу проехала, видела, что с ним фашисты сделали? А город должен жить! И отправлять на фронт танки, машины! И госпитали должны лечить раненых! И дети в сентябре должны пойти в школу! Это и есть наша боевая задача. Не беспокойся, трудностей и опасностей у нас здесь на меньше, чем на передовой… Пединститут, второй курс… – Зимянин заглянул в документы девушки, – пойдёшь заведующей отделом образования Сталинского райкома комсомола. Ступай к Аглае, она оформит приказ.

И уже в дверях Нину задержал добродушный голос:

– У тебя мама-то есть?

– Есть, в Уфе осталась.