Гроздья гнева

– Пойдем к речке, нырнем с головой, – предложил Уинфилд. Они пошли к берегу, пробираясь среди кустов, злясь на Эла.

Эл и Том не спеша шли к лагерю. Том сказал:

– Зря Кэйси так сделал. Правда, от него следовало этого ждать. Он все говорил, что ничем нам не помогает. Он чудной, Эл. Все думает, думает.

– Проповедник – такое уж его дело, – сказал Эл. – У них у всех голова бог знает чем забита.

– Как, по-твоему, куда это Конни пошел?

– Наверно, за кустик понадобилось.

– Что-то уж очень далеко он этот кустик выбрал.

Они шли среди палаток, держась ближе к стенкам. У палатки Флойда их остановил негромкий окрик. Они свернули к ней и присели у входа на корточки. Флойд чуть приподнял брезентовую полу.

– Ну как, едете?

Том сказал:

– Сам не знаю. Думаешь, все-таки лучше поехать?

Флойд невесело рассмеялся:

– Ты же слышал, что сказал понятой? Не уедешь – выкурят. Думаешь, этот молодчик не отведет душу после мордобоя? Его банда сегодня же вечером нагрянет сюда нас выкуривать.

– Пожалуй, и в самом деле лучше убираться восвояси, – сказал Том. – Ты куда поедешь?

– Как и говорил – к северу.

Эл сказал:

– Слушай. Мне тут один рассказывал о каком-то правительственном лагере. Где это?

– Там, наверно, полно.

– А все-таки, где это?

– Поезжайте по девяносто девятому к югу. Миль двенадцать – четырнадцать проедете, свернете на восток к Уидпетчу. Оттуда недалеко. Только там переполнено.

– Говорят, хороший лагерь, – сказал Эл.

– Очень хороший, и обращаются с тобой как с человеком, а не как с собакой. Никаких полисменов. Только там, наверно, полно.

Том сказал:

– Я одного не пойму, чего этот понятой так разошелся. Он точно лез на драку, точно сам к тому вел.

Флойд сказал:

– Не знаю, как здесь, а на севере я однажды говорил с одним понятым, но порядочным, не то, что другие, и он мне признался, что понятые, хочешь не хочешь, а должны арестовывать людей. Шериф получает за каждого арестанта семьдесят пять центов в день, а на прокорм у него выходит только двадцать пять. Нет арестантов – значит, и доходов нет. Тот человек рассказывал, что он за неделю никого не забрал, и тогда шериф ему говорит: не будет арестованных, придется тебе снять значок. А сегодняшний к тому и дело вел, чтобы уехать отсюда не с пустыми руками.

– Да, надо уезжать, – сказал Том. – Прощай, Флойд.

– Прощай. Может, еще встретимся.

– Всего хорошего, – сказал Эл. Они пошли темным лагерем к палатке Джоудов.

Картошка шипела и брызгала салом на огне. Мать поворачивала толстые ломтики ложкой. Отец сидел у костра, обхватив колени руками. Роза Сарона была в палатке.

– Том идет! – крикнула мать. – Слава богу!

– Надо уезжать отсюда, – сказал Том.

– Почему?

– Флойд говорит, что тут все подожгут сегодня ночью, – ответил Том.

– Зачем? – удивился отец. – Мы ничего плохого не сделали.

– Ничего не сделали, а понятой уехал избитый, – сказал Том.

– Мы его не били.

– Да он сам говорил, что нас выгонят отсюда.

Роза Сарона спросила:

– Вы Конни не видели?

– Видели, – сказал Эл. – Вдоль берега пятками чесал. На юг отправился.

– Он… он совсем ушел?

– А кто его знает.

Мать повернулась к ней.

– Роза, тебя не поймешь, ты расскажи все толком. Конни говорил что-нибудь?

Роза Сарона хмуро ответила:

– Говорил, что лучше бы ему сидеть дома и учиться на тракториста.

Никто не сказал ни слова. Роза Сарона смотрела на огонь, и ее глаза поблескивали в свете костра. Картошка на сковороде громко шипела. Роза Сарона шмыгнула носом и утерлась рукой.

Отец сказал:

– Конни дрянной человек. Я уж давно это чувствовал. Он пустельга.

Роза Сарона встала и ушла в палатку. Она легла на матрац и, перевернувшись на живот, уткнулась лицом в руки.

– Его и догонять, пожалуй, не стоит, – сказал Эл.

Отец ответил:

– Да. Если он такая дрянь, нам его не надо.

Мать заглянула в палатку и посмотрела на Розу Сарона. Мать сказала:

– Ш-ш!.. Зачем так говорить.

– Он дрянной человек, – стоял на своем отец. – Только и слышали от него: вот я то сделаю, это. А сам ничего не делал. Я при нем не хотел говорить. А уж если он удрал, так…

– Ш-ш, – тихо сказала мать.

– Да что в самом деле! Почему ш-ш? Ведь он удрал – так?

Мать помешала картошку, шипящее сало брызнуло во все стороны. Она подкинула веток в костер, языки огня взвились кверху и осветили стены палатки. Мать сказала:

– У Розы родится ребенок, и он наполовину ее, наполовину Конни. Нехорошо, если малыш с детства будет слышать, как отца называют дрянью.

– Врать хуже, – сказал отец.

– Нет, – перебила его мать. – А если бы он умер? Ты бы не стал бранить его мертвого?

В их спор вмешался Том:

– Да что это вы? Откуда мы знаем, совсем он ушел или нет. Сейчас разговаривать не время. Надо поесть и собираться.

– Собираться? Мы же только приехали. – Мать приглядывалась к нему сквозь окружавшую костер темноту.

Том стал объяснять ей:

– Лагерь сегодня подожгут, ма. Ты же знаешь, я не стерплю, если мое добро будут жечь у меня же на глазах, и отец с дядей Джоном тоже не стерпят. Полезем в драку, а мне нельзя попадаться. Я бы и сегодня влип, если б не проповедник.

Слушая его, мать переворачивала картошку в горячем сале. И решение пришло к ней сразу: