Гроздья гнева

– Все, – сказал он. – Умереть бы мне. Вот как хочется умереть! Потихоньку, будто засыпаешь… Потихоньку. Устал я. Устал. Заснуть и больше не проснуться. – Он затянул нараспев: – В короне буду… в золотой короне.

Том сказал:

– Дядя Джон, слушай. Мы уезжаем. Пойдем, ляжешь на грузовик поверх вещей и уснешь.

Джон покачал головой.

– Нет. Уходи. Я не хочу. Я здесь останусь. Незачем мне возвращаться. Какой от меня толк? Волочу за собой грехи, точно штаны грязные, пачкаю хороших людей. Нет. Не поеду.

– Пойдем. Все равно мы без тебя не уедем.

– Поезжайте. Какой от меня толк? От меня толку нет. Волочу свои грехи, других ими пачкаю.

– Не ты один грешник, все такие.

Джон наклонился к нему и хитро подмигнул. Том еле различал его лицо при свете звезд.

– Моих грехов никто не знает, – никто, кроме господа. А он знает.

Том стал на колени. Он пощупал дяде Джону лоб – горячий, сухой. Джон неуклюже оттолкнул его руку.

– Пойдем, – звал Том. – Пойдем, дядя Джон.

– Не пойду. Устал. Я здесь останусь. Вот здесь.

Том пододвинулся к нему вплотную. Он поднес кулак к подбородку дяди Джона, примерился два раза, чтобы взять нужный размах, и, отведя назад плечо, нанес удар – несильный, но безошибочный. Джон дернул подбородком, повалился навзничь и хотел было приподняться. Но Том стоял, нагнувшись над ним, и когда Джон оперся на локоть, Том ударил его еще раз. Дядя Джон затих.

Том встал, поднял обмякшее, бесчувственное тело и взвалил его на плечо. Он пошатывался под такой тяжестью. Болтавшиеся руки Джона шлепали его по спине; он отдувался на ходу, медленно шагая вверх по насыпи к шоссе. Встречная машина осветила его фарами, убавила скорость и тут же унеслась в темноту.

Том еле переводил дух, идя Гувервилем к грузовику Джоудов. Дядя Джон пришел в себя и начал слабо сопротивляться. Том осторожно опустил свою ношу на землю.

К его возвращению палатку успели убрать. Эл подавал узлы на грузовик. Брезент лежал рядом, наготове – им должны были прикрыть поклажу.

Эл сказал:

– Быстро он наклюкался.

Том ответил, словно извиняясь:

– Пришлось стукнуть его, беднягу, а то не хотел идти.

– Сильно ударил? – спросила мать.

– Да нет, не очень. Он скоро совсем очнется.

У дяди Джона начались приступы тошноты. Его вырвало.

Мать сказала:

– Твоя порция картошки осталась, Том.

Том хмыкнул:

– Сейчас что-то не хочется.

Отец крикнул:

– Ну, все. Эл, привязывай брезент.

Грузовик стоял, готовый к отъезду. Дядя Джон уснул. Пока Том и Эл поднимали его и взваливали на самый верх, Уинфилд давился, передразнивая дядю Джона, а Руфь, стоя рядом с ним, зажимала ладонью рот, чтобы не прыснуть.

– Готово, – сказал отец.

Том спросил:

– А где Роза?

– Вот она, – ответила мать. – Иди, Роза. Сейчас поедем.

Роза Сарона сидела молча, опустив голову на грудь. Том подошел к ней.

– Идем, – сказал он.

– Я не поеду. – Она не подняла головы.

– Ничего не поделаешь, надо.

– Я хочу вместе с Конни. Я без него не поеду.

На дорогу, ведущую из лагеря к шоссе, выехали три машины – старые, набитые людьми и всяким скарбом. Они дребезжали на ходу, освещая тусклыми фарами дорогу.

Том сказал:

– Конни нас найдет. Я попросил в лавке, чтобы ему передали, куда мы уехали. Он нас найдет.

Мать подошла и стала рядом с ним.

– Пойдем, Роза. Пойдем, милая, – мягко сказала она.

– Я его подожду.

– Ждать нельзя. – Мать нагнулась, взяла Розу Сарона под локоть и помогла ей встать.

– Он нас найдет, – сказал Том. – Ты не беспокойся. Он найдет. – Они шли по обе ее стороны.

– Может, он пошел купить книги, по которым учатся, – сказала Роза Сарона. – Может, он хотел напугать нас в шутку.

Мать сказала:

– Может быть, и так.

Они подвели ее к грузовику, помогли подняться наверх, и, забравшись под брезент, она скрылась там в темноте.

Бородач из крытой травой лачуги несмело подошел к ним. Он топтался около грузовика, заложив руки за спину.

– У вас ничего такого не осталось, что может нам пригодиться? – спросил он наконец.

Отец ответил:

– Нет. Нам оставлять нечего.

Том спросил:

– А вы разве не уезжаете?

Бородач долго смотрел на него.

– Нет, – ответил он наконец.

– Да ведь подожгут.

Неуверенно глядевшие глаза уставились в землю.

– Я знаю. Нам это не в первый раз.

– Так зачем же здесь оставаться?

Растерянный взгляд секунду задержался на лице Тома, отразив красный свет потухающего костра, и снова скользнул вниз.

– Сам не знаю. Очень уж долго собираться.

– Если подожгут, так ни с чем останетесь.

– Я знаю. У вас ничего такого не будет, что может нам пригодиться?

– Нет, все с собой забираем, дочиста, – ответил отец. Бородач побрел к своей лачуге. – Что это с ним? – спросил отец.

– Очумелый, – ответил Том. – Мне тут рассказывали – это у него от побоев. Полисмены по голове били.

Еще несколько машин караваном выехали из лагеря и свернули к шоссе.

– Надо двигаться, па. Ты, я и Эл сядем в кабину. Ма пусть забирается наверх. Нет, ма, лучше садись между нами. Эл! – Том сунул руку под сиденье и вытащил оттуда тяжелый гаечный ключ. – Эл, ты садись сзади. Вот, возьми. Это на всякий случай. Если кто полезет – угости как следует.