Гроздья гнева

Лязганье послышалось снова. Том посмотрел вдоль ряда палаток, чуть серевших над землей. Около одной из них блеснул желтовато-красный огонек, пробивавшийся сквозь щели в железной печке. Над короткой трубой поднимался серый дым.

Том перелез через борт грузовика и спрыгнул на землю. Он неторопливо зашагал к печке. Он увидел около нее молоденькую женщину, увидел, что она держит одной рукой ребенка, что ребенок сосет грудь, спрятав головку под кофточку матери. Женщина ходила около печки, подправляла хворост в топке, приподнимала то одну, то другую конфорку, чтобы тяга была получше; а ребенок не переставал сосать грудь, и мать ловко перекладывала его с руки на руку. Ребенок не мешал ей работать, не нарушал свободы и легкости ее движений. А желтовато-красный огонек выбивался из щелей в печке и бросал неровные блики на палатку.

Том подошел поближе. Он учуял запах жареной свиной грудинки и горячего хлеба. На востоке быстро светлело. Том подошел к печке вплотную и протянул над ней руки. Женщина посмотрела на него и поклонилась, тряхнув косичками.

– С добрым утром, – сказала она и перевернула ломтик грудинки на сковороде.

По́лы палатки раздвинулись, и оттуда вышли двое – молодой человек и старик. Оба в синих, видно еще не стиранных брюках и таких же куртках с блестящими медными пуговицами. Они были очень похожи друг на друга – лица грубоватые, резкие. У молодого на подбородке виднелась темная щетина, у старика – седая. Головы у них были мокрые, вода стекала с волос и собиралась каплями на жесткой щетине. Щеки влажно поблескивали. Они стояли бок о бок, молча глядя на светлеющее на востоке небо. Потом зевнули, точно по команде, перевели взгляд на светлую кромку холмов и увидели Тома.

– Здравствуй, – сказал старик, и по его лицу нельзя было судить, как он настроен – дружелюбно или нет.

– Здравствуйте, – сказал Том.

И молодой человек сказал:

– Здравствуй.

Капли воды у них на лицах медленно подсыхали. Они подошли к печке и стали греть над ней руки.

Женщина хлопотала по-прежнему и только на минутку оторвалась от своих дел – посадила ребенка и стянула косички шнурком на затылке, так что теперь они болтались у нее за спиной. Она поставила на большой ящик оловянные кру́жки и оловянные тарелки, к ним – вилки и ножи, выловила из густого жира ломтики грудинки и положила их на тарелку, где они стали похрустывать, загибаясь с краев. Потом она открыла ржавую дверцу духовки и вынула оттуда противень с пышными лепешками.

Учуяв запах лепешек, мужчины глубоко втянули ноздрями воздух. Молодой негромко охнул:

– O-ox!

Старик повернулся к Тому:

– Завтракал?

– Нет… Но мои вон там, в палатке. Спят еще. Очень устали.

– Тогда садись с нами. У нас, слава богу, еды много.

– Спасибо, – ответил Том. – Так вкусно пахнет, что трудно отказаться.

– Вкусно? – сказал молодой. – Ты когда-нибудь слыхал, чтобы так пахло? – Они подошли к ящику и сели около него.

– Работаешь здесь? – спросил молодой.

– Только собираюсь, – ответил Том. – Мы приехали ночью. Еще не успели оглядеться.

– А мы двенадцатый день на работе.

Женщина сказала:

– Даже новую одежду смогли купить. – Оба, и старик и молодой, посмотрели на свои жесткие синие куртки и улыбнулись чуть смущенно. Женщина поставила на ящик тарелку с грудинкой, румяные пышные лепешки, подливку к ним, кофейник и тоже присела на корточки. Ребенок все еще сосал грудь, спрятав голову под кофточку матери.

Они положили себе по куску, полили лепешки подливкой и бросили сахару в кофе.

Старик набил полон рот едой и жевал и глотал быстро, жадно.

– Ой, как вкусно! – пробормотал он и снова набил полон рот.

Молодой сказал:

– Мы уже двенадцатый день хорошо едим. Ни разу так не было, чтобы остаться без завтрака или без обеда. Работаем, получаем деньги и едим досыта. – Он снова чуть ли не с остервенением накинулся на еду. Потом все выпили горячий, как огонь, кофе, выплеснули гущу на землю и налили еще по кружке.

В утреннем свете появился теперь красноватый отблеск. Отец и сын кончили свой завтрак. Они смотрели на восток, лучи рассвета падали на их лица, в глазах отражались далекие горы и занимавшийся над ними рассвет. Они выплеснули кофейную гущу из кружек и встали.

– Пора, – сказал старик.

Молодой повернулся к Тому. – Слушай, – сказал он. Мы прокладываем трубы. Пойдем с нами, может, тебя тоже возьмут.

Том сказал.

– Очень вам благодарен. И за угощение тоже спасибо.

– Пожалуйста, – сказал старик. – Хочешь, пойдем, мы поможем тебе устроиться.

– Как не хотеть, – ответил Том. – Подождите минутку. Я своих предупрежу. – Он быстро зашагал к палатке Джоудов, нагнулся и заглянул внутрь. Там спали. Но вот под одним одеялом кто-то завозился. Руфь выползла из-под него, извиваясь, точно змея; волосы падали ей на лоб, платье было все перекрученное, жеваное. Она осторожно выбралась наружу и встала во весь рост. Ее серые глаза смотрели со сна спокойно и ясно, без озорства. Том отошел от палатки, поманив Руфь за собой, и остановился.

– Эх, как ты растешь! – сказал он, увидев ее перед собой.

Руфь смущенно посмотрела в сторону.