Гроздья гнева

– Руфь накинулась на Уинфилда, оттрепала его. Я велел им обоим ложиться спать. Наверно, заснули. Роза пошла к какой-то знакомой женщине.

Мать вздохнула.

– Разыскала я Тома, – негромко начала она. – Велела уходить отсюда. Подальше.

Отец медленно покачал головой. Дядя Джон уткнулся подбородком в грудь.

– Ничего другого не оставалось, – сказал отец. – Ты как думаешь, Джон?

Дядя Джон посмотрел на него.

– Меня ни о чем не спрашивай, – ответил он. – Я теперь будто во сне хожу.

– Том у нас хороший, – сказала мать и добавила, словно извиняясь: – Это я не в обиду тебе вызвалась поговорить с Элом.

– Я знаю, – тихо сказал отец. – От меня теперь проку мало. Я только и думаю о том, как было раньше. Только и думаю о ферме, а ведь я ее больше не увижу.

– Здешние места лучше… красивее, – сказала мать.

– Да, верно. А я тут ничего не замечаю – все думаю, что сейчас с нашей ивы листья облетают. Иной раз вспоминаю: надо заделать дыру в заборе. Чудно́. Женщина семьей управляет. Женщина командует: то сделаем, туда поедем. А мне хоть бы что.

– Женщине легче переделаться, – успокаивающе проговорила мать. – У женщины вся ее жизнь в руках. А у мужчины – в голове. Ты не обижайся. Может… может, в будущем году местечко себе подыщем.

– У нас ничего нет, – продолжал отец. – Работы теперь долго не найдешь, урожаи собраны. Что мы дальше будем делать? Как мы будем кормиться? Розе скоро придет время рожать. Так нас прижало, что и думать не хочется. Вот и копаюсь, вспоминаю старое, чтобы мысли отвлечь. Похоже, кончена наша жизнь.

– Нет, не кончена. – Мать улыбнулась. – Не кончена, па. Это женщине тоже дано знать. Я уж приметила: мужчина – он живет рывками: ребенок родится, умрет кто – вот и рывок; купит ферму, потеряет свою ферму – еще один рывок. А у женщины жизнь течет ровно, как речка. Где немножко воронкой закрутит, где с камня вниз польется, а течение ровное… бежит речка и бежит. Вот как женщина рассуждает. Мы не умрем. Народ, он будет жить – он меняется немножко, а жить он будет всегда.

– Откуда ты это знаешь? – спросил дядя Джон. – Сейчас вся жизнь остановилась, разве ее чем-нибудь подтолкнешь? Люди устали, им бы только лечь да забыться.

Мать задумалась. Она потерла свои глянцевитые руки одна о другую, переплела пальцы.

– На это сразу не ответишь, – сказала она. – Мне так кажется: все, что мы делаем, все ведет нас дальше и дальше. Так мне кажется. Даже голод, даже болезни; кое-кто умрет, а другие только крепче станут. Надо со дня на день держаться, сегодняшним днем жить.

Дядя Джон сказал:

– Если б она не умерла тогда…

– А ты живи сегодняшним днем, – сказала мать. – Не растравляй себя.

– В наших местах, может, хороший урожай будет на следующий год, – сказал отец.

Мать шепнула:

– Слышите?

Доски скрипнули под чьими-то осторожными шагами, и из-за брезента появился Эл.

– Хэлло, – сказал он. – А я думал, вы давно спите.

– Эл, – сказала мать. – Мы тут разговариваем. Посиди с нами.

– Ладно. Мне тоже надо поговорить. Я скоро уйду отсюда.

– Нельзя, Эл. Мы не обойдемся без тебя. Почему ты решил уходить?

– Я… мы с Эгги Уэйнрайт решили пожениться, я буду работать в гараже, снимем домик и… – Он свирепо уставился на них. – Вот решили и решили, и никто нас не остановит.

Они молча смотрели на него.

– Эл, – сказала наконец мать, – мы рады этому. Мы очень рады.

– Рады?

– Конечно! Ты теперь взрослый. Тебе пора жениться. Только повремени, Эл, не уходи.

– Я уже обещал Эгги, – сказал он. – Нет, мы уедем. Мы больше не можем здесь оставаться.

– Подожди до весны, – упрашивала его мать. – Только до весны. Неужели до весны не останешься? А кто будет править грузовиком?

– Да я…

Миссис Уэйнрайт высунула голову из-за брезента.

– Вы уже знаете? – спросила она.

– Да. Только что узнали.

– Ах ты господи! Сейчас… сейчас бы пирог испечь… пирог или еще что.

– Я заварю кофе, можно испечь блины, – сказала мать. – У нас сироп есть.

– Ах ты господи! – воскликнула миссис Уэйнрайт. – Я… подождите, я сахару принесу. К блинам – сахару.

Мать сунула хворост в печь, и он быстро загорелся от углей, оставшихся после дневной топки. Руфь и Уинфилд выползли из-под одеяла, точно раки-отшельники из своих раковинок. Первые несколько минут они вели себя скромно, стараясь разведать – прощены им недавние преступления или нет. Убедившись, что никто их не замечает, они осмелели. Руфь пропрыгала на одной ножке через всю половину вагона, не касаясь стены.

Мать сыпала муку в чашку, когда Роза Сарона поднялась по доскам в вагон. Она выпрямилась, опершись о косяк, и с опаской подошла к матери.

– Что случилось? – спросила она.

– А у нас новость! – кричала мать. – Сейчас будет пир в честь Эла и Эгги Уэйнрайт. Они решили пожениться.

Роза Сарона застыла на месте. Она медленно перевела взгляд на Эла, который стоял красный, смущенный.

Миссис Уэйнрайт крикнула из своей половины:

– Я сейчас. Только наряжу Эгги в чистенькое платье.