Гроздья гнева

Наконец проезд был свободен. Эл пустил мотор и выехал на шоссе. Редкие крупные капли стрелами падали вниз и щелкали по бетону; и чем дальше уезжал грузовик, тем капли становились все чаще и мельче. Дождь так громко стучал по крыше кабины, что его было слышно сквозь стук дряхлого мотора. Те, кто сидел в кузове, развернули мешки и накинули их на головы и на плечи.

Роза Сарона тряслась всем телом, прижавшись к матери, и мать крикнула:

– Скорей, Эл. Розу что-то знобит. Ей надо ноги в горячую воду.

Эл прибавил газ и, въехав в лагерь, подвел грузовик поближе к красным вагонам. Они еще не успели остановиться, а мать уже раздавала приказания.

– Эл, – командовала она. – Джон, отец, сходите в ивняк, притащите побольше хворосту. Надо, чтобы в вагоне было тепло.

– Не протекает ли крыша?

– Вряд ли. Нет, у нас будет хорошо, сухо, только надо запастись топливом. Возьмите с собой Руфь и Уинфилда. Они сучьев принесут. Что-то наша дочка расхворалась. – Мать вылезла из машины, Роза Сарона последовала за ней, но колени у нее подогнулись, и она тяжело села на подножку.

Миссис Уэйнрайт увидела это.

– Что такое? Может, ей время пришло?

– Нет, вряд ли, – сказала мать. – Она прозябла, а может, простудилась. Дай мне руку.

Обе женщины повели ее к вагону. Роза Сарона сделала несколько шагов, и силы вернулись к ней – ноги приняли на себя тяжесть тела.

– Теперь ничего, ма, – сказала она. – Это только минутку было.

Обе женщины поддерживали ее под локти.

– Ноги в горячую воду, – наставительно сказала мать. Они помогли ей подняться по доскам в вагон.

– Вы разотрите ей руки и ноги, – сказала миссис Уэйнрайт, – а я затоплю печь. – Она сунула в печку последнее топливо и развела жаркий огонь. Дождь уже лил вовсю, сбегая струями с крыши вагона.

Мать подняла голову.

– Слава богу, крыша целая, – сказала она. – Палатка – какая она ни будь хорошая – все равно протекает. Миссис Уэйнрайт, вы много воды не ставьте.

Роза Сарона неподвижно лежала на матраце. Она позволила снять с себя туфли и растереть ноги. Уэйнрайт наклонилась над ней.

– Болей не чувствуешь? – спросила она.

– Нет. Просто нездоровится. Нехорошо мне.

– У меня есть лекарство и соли, – сказала Уэйнрайт. – Если нужно – берите, пожалуйста.

Роза Сарона задрожала всем телом.

– Ма, закрой меня, мне холодно. – Мать собрала все одеяла и навалила их на нее. Дождь громко барабанил по крыше.

Мужчины вернулись нагруженные хворостом. С полей шляп и пиджаков у них струилась вода.

– Ну и льет! – сказал отец. – Вмиг промочило.

Мать сказала:

– Вы бы сходили еще разок. Хворост быстро прогорает. Скоро будет совсем темно. – Руфь и Уинфилд вошли мокрые с головы до ног, сложили свои ветки на кучу хвороста и повернулись к выходу. – Не ходите, – остановила их мать. – Станьте у печки, посушитесь.

За дверями вагона все было серебряное от дождя, мокрые тропинки блестели. Кусты хлопчатника с каждым часом становились все чернее и словно съеживались. Отец, Эл и дядя Джон уже который раз уходили в ивняк и возвращались оттуда с охапками хвороста. Хворост сваливали у двери, и только когда куча поднялась под самый потолок, они решили, что этого хватит, и подошли к печке. Вода с полей шляп струйками сбегала им на плечи. Полы пиджаков были мокрые, хоть выжми, в башмаках чавкало.

– Ну ладно. Снимайте с себя все, – сказала мать. – Я вам кофе вскипятила. Сейчас дам сухие комбинезоны. Ну, переодевайтесь, не стойте так.

Вечер наступил рано. Люди забились в вагоны и сидели там, прислушиваясь к ливню, хлеставшему по крышам.

Глава двадцать девятая