(Вот это предупреждение я осознала где-то в 2-3-летнем возрасте, когда мы недолгое время от моего рождения жили в служебной квартире, находившейся рядом с папочкиным рабочим кабинетом управляющего Главкинопроката. В этот кабинет заходить одной мне категорически не разрешалось, но однажды, уж не знаю, по какому недогляду я в нём оказалась. Как там было интересно! Совсем не так, как в квартире, где я уже все углы облазила. Я неспешно, медленно, благо, никто не мешал, его обследовала, пока не добралась до беленького кружочка с двумя небольшими дырочками, от которого вверх по стене тянулась какая-то верёвочка. Мне показалось, что дырочки портят эту красоту, и я забралась на один из стульев, стоявших вдоль стены, и заткнула их пальчиками… Тут меня шарахнуло… Конечно же, не очень сильно, потому что контакт с проводами не был непосредственным. Это вообще могло бы не случиться, если бы пальцы были сухими, но… Поняла я всё это, естественно, только спустя многие годы. На тот момент мне хватило понимания того, почему мне не разрешалось заходить в кабинет и необходимости срочно ретироваться. Я никому об этом не сказала, потому что мне не было больно, но было ужасно страшно и стыдно за непослушание. А как бывает больно, я тогда уже знала. Помню, однажды, сидя в высоком детском стульчике с перекладиной во избежание выпадения, и только увидев из окна квартиры, что по двору идёт медсестра, с которой я уже была знакома, с чемоданчиком, чтобы взять у меня кровь из пальца, я начала орать, плакать и биться в истерике даже не дожидаясь её появления на пороге. А ещё раньше, но этого я сама не помнила, а узнала впоследствии только по рассказам взрослых, когда я на вопрос «Как тебя зовут?» отвечала: «Уда Кона, гок, Туда, семь», включая в ответ возраст и адрес – так меня научили на маловероятный случай, если я потеряюсь. Так вот именно в этом возрасте во время прогулки во дворе меня клюнул в скулу петух, целившийся, очевидно, в глаз, но немного промахнувшийся. Этим мои беды не обошлись, т. к. во избежание заражения крови мне ещё и противостолбнячную сыворотку всадили. И когда кто-то из знакомых спросил, почему я плачу, я всё наглядно продемонстрировала: «Тут тутух кивай, а тут бобо деаи». Этого яркого эпизода память моя не сохранила, он остался только в семейном предании, но начиная с двух-трёхлетнего возраста многие отдельные эпизоды я помню достаточно чётко. Поэтому впоследствии мне казалось странным, что многие люди начинают помнить себя только с более взрослого возраста