Грозная опричнина

Отсюда вывод: дьяки Иван Болотников и Григорий Нечаев, разбиравшие интересующую нас сейчас связку архивных материалов, обнаружили утрату одного из хранившихся в ней документов. Но о том, что исчезнувший документ должен был находиться в связке, они доподлинно знали. Поэтому ими (или одним Иваном Болотниковым^{1264}) была сделана помета в прошедшем времени: «в ней [связке] писана была ссылка Володимера Ондреевича в Старицу». Современный историк, следовательно, располагает не первичным, а вторичным документом, представляющим собой краткую ремарку составителей описи царского архива, трудившихся по прошествии полувека после событий 1563 года. Возникает вопрос, насколько аутентичным является термин-ссылка, примененный в описи XVII века к событиям пятидесятилетней давности? Этот вопрос тем уместнее, что ссылка, о которой говорится в описи, довольно необычна для времени Ивана Грозного. Ее местом названа Старица — родовое гнездо старицких князей. За многие «неисправления» и «неправды» в такого рода ссылку тогда не отправляли, прибегая к более суровым репрессивным мерам, чаще всего к заключению в темницу. Не скрывается ли за словом «ссылка» дьяков XVII века предписанный государем переезд князя Владимира Андреевича из Москвы в Старицу на время сыска по его делу? Подобный переезд был целесообразен тем, что позволял изолировать Владимира, прервать его связь с внешним миром, в частности со своими сторонниками из числа московских бояр, замышлявших отстранение Ивана IV от власти. Интересы следствия обусловили решение царя направить князя Владимира в Старицу. Судя по всему, поздние составители описи царского архива поняли это решение самодержца как ссылку Владимира Андреевича в Старицу. В любом, однако, случае необходимо осмотрительно пользоваться сведениями описи, составленной много позже 1563 года, избегая буквальных ее толкований.

Вряд ли стоит рассматривать обмен землями между Иваном и Владимиром в качестве следствия суда над старицким князем. Этот суд дал якобы «повод правительству перекроить границы удельного княжества», а Захарьиным поживиться за счет наиболее ценных старицких сел, как считает Р. Г. Скрынников^{1265}. Приготовления к обмену и сам обмен производились тогда, когда старицкие князья, даже по Р. Г. Скрынникову, были уже прощены государем — в октябре — ноябре 1563 года. В этом обмене не видно никаких карательных санкций. Для Владимира Старицкого земельная мена, по верному наблюдению С. Б. Веселовского, «была вполне безобидной»^{1266}. Нельзя, впрочем, согласиться с его утверждением, будто «эта мена имела исключительно хозяйственное значение»^{1267}. Шире взглянул на проблему П. А. Садиков. Он писал: «С 1563 г. Иван стал, по-видимому, готовиться к назревающим реформам, так как продолжение войны все настоятельнее требовало упорядочения и финансового хозяйства, запутанного управлением приказных дьяков, и какого-то решительного поворота в отношениях между верхушкой феодального класса, его основной массой, дворянством — «воинниками», и лично Грозным — носителем самодержавной власти. Иван во время своих ежегодных поездок по монастырям «на богомолье» и «по потехам» тщательно присматривается к хозяйственному строительству в своих собственных дворцовых селах, знакомится с положением дел в гуще «удельных» княженецких вотчин по «заоцким городам», заглядывает постоянно в настоящий «удел» кн. Владимира Андреевича, разъезжает с ним по его вотчине и «выменивает» у него немедленно по приезде в Москву понравившиеся, очевидно, благоустроенные хозяйственно, земельные единицы»^{1268}.

А. А. Зимин, одобривший догадку П. А. Садикова о том, что обмен землями между царем Иваном и Владимиром Старицким указывал на подготовку Грозного к продолжению государственных реформ, внес некоторые дополнительные штрихи к этому обмену. «Ежегодные поездки на богомолье и «потехи», — замечал исследователь, — могли использоваться царем для изучения организации удельного управления, опыт которого он использовал в недалеком будущем. С этим же замыслом как-то связывается и начало обмена землями с Владимиром Старицким»^{1269}.