Грозная Русь против «смердяковщины»

Естественно, в политике (кто у кого какой город отнял и прочее) мальчик тогда разбираться не мог, это он уже потом выяснил, но вот про «Многажды же… ядох не по своей воле» и «жил яко убожайшая чадь» запомнилось намертво. И про бояр, уносивших из дворца всякую «кузнь» (серебро и золото) и «рухлядь» (меха и ткани). И, тем паче, унизительное «ни как родитель, ни как властелин, ни как слуга» – то есть вообще никак, словно на пустое место. Такое надо было в самом деле пережить.

И тем более факт есть факт: детям нужно, чтобы их любили, а Ивана не любил никто. То есть любили, конечно, но любивших стирали в пыль. Папа умер. Мама умерла, и мальчик знал (разговоры шли в открытую), что ее погубили бояре. И дядю, маминого дружка, который наверняка был с Ваней ласков, тоже погубили они. И батьку Даниила прогнали. И батьку Иоасафа прогнали. И это тоже, можете не сомневаться, отложилось. Не зря же потом, много позже, минимальная принадлежность к клану Шуйских – родство ли, свойство, дружеские связи – при малейшем подозрении шло за отягчающее. А вот причастность к Бельским, которые, по крайней мере, не запомнились с детства худо, – наоборот. Им мирволил. Недаром же из их худой ветви отобрал и Малюту, и Богдана.

Но это было потом. А пока что Шуйские очень ревностно следили за попытками чужих «приручить» мальца. И когда боярин Федор Воронцов начал проявлять к пацану какой-то интерес и Ваня к нему потянулся, «природные Рюриковичи» приняли меры. 9 сентября 1543 года, прямо на заседании Думы, на глазах великого князя, Воронцова избили, выгнали прочь и не убили только по слезной просьбе царя и митрополита Макария. Причем «в кою пору от государя митрополит ходил к Шуйским, и в ту пору Фома Петров, сын Головина, на манатью (мантию) наступил и манатью на митрополите подрал». И вот тут есть смысл подумать. Мог Ваня попросить митрополита вступиться за Федора? Мог? Откликнулись бы на просьбу Шуйские, будь на то только их воля? Вряд ли. Этот человек был им опасен, а пощады они не знали. И рычагов, чтобы надавить, у малого еще не было. Но все-таки пощадили, пусть и не без скандала.

Отсюда вывод: рычаги были у Макария, и этот вывод верен. Макарий и раньше, еще в архиепископах, имел шикарную репутацию («по всей России слава о нем происхождаша»), а после событий начала 1542 года к его мнению прислушивался и посад. Но один в поле не воин. В таких ситуациях вокруг лидера всегда формируются группы поддержки. И здесь сложно не согласиться с исследователем: действительно, «слова летописи о том, что Воронцов пал жертвой Шуйских вследствие особого расположения к нему великого князя, являются лишь традиционной формулой, определявшей ту видную роль, которую, очевидно, Воронцов играл в правящих кругах». Во всяком случае, после вмешательства митрополита Федора Воронцова не просто пощадили, сослав куда подальше, но дали назначение воеводой в престижную Кострому. То есть была при дворе некая оппонирующая Шуйским «партия», каковая не могла быть не чем иным, кроме как «партией митрополита». Именем же Ивана всего лишь воспользовались в очередной раз, но, что очень важно – впервые с его сознательного согласия, дав понять отроку, что он не тварь дрожащая и он уже не одинок. Вполне возможно, в результате долгих «молитвенных» разговоров с глазу на глаз, на что глава церкви имел полное право.

С этого момента события развиваются стремительно.