Грозненский альпинизм советского периода

Часа через полтора Лёнчик вдруг остановился и попытался почесать затылок через каску. Я по инерции боднул его снизу и посмотрел укоризненно.

– Ключ, – пояснил Лёнчик, почувствовав мой взгляд сквозь рюкзак.

Над нами распахнулся скальный «внутренний угол»: нечто вроде огромной каменной книги, полураскрытой и поставленной на обрез. Это был так называемый «ключ» – ключевой участок маршрута, наиболее сложный.

– И можно свернуть, обрыв обогнуть, – пробормотал Лёнчик и полез вправо. Я понял, что он хочет обойти ключевой участок по большому снежному кулуару, выходящему на предвершинный гребень.

Кулуар смотрелся нехорошо. Он был очень крутой, а в самой верхней его части на честном слове начспаса висел кубокилометр мокрого свинцового снега. Стоит с гребня сорваться камешку…

– Смоет, как … в унитазе, – резюмировал Лёнчик.

Мы повернулись и пошли обратно под «ключ».

Вид «ключа» тоже особого энтузиазма не вызывал. Кому-то надо было идти первым, с нижней страховкой. Лёнчик молча стал развешивать на обвязке¹¹ снаряжение, необходимое для прохождения сложного скального участка.

– Пошел, – сказал он и начал подниматься по стене.

Я принял классическую позу страхующего и стал медленно выдавать веревку. Первые пять метров Лёнчик прошел уверенно. Было тихо. Только тонкий звон забиваемого крюка, щелчок карабина, шорох протягиваемой веревки. Дальше стена из отвесной стала «отрицательной»: скала нависала над головой. Согласно описания маршрута нужно было создать искусственную точку опоры: вбить крюк, повесить на него маленькую двухступенчатую лесенку, встать на неё и, болтаясь в воздухе, забить другой крюк выше нависания. Лёнчик замер и внимательно осмотрел скалу, пытаясь найти возможность обойтись без этой хлопотной процедуры. Чуть выше и правее в широкой трещине торчал швеллерный клин, оставленный кем-то из предшественников. Конечно, мы знали, что старые крючья использовать нельзя: со временем они ослабевают, но швеллер выглядел очень уж соблазнительно. Взяться за него, подтянуться, два-три точных движения – и нависание пройдено. Лёнчик колебался. Несколько раз он дотягивался до швеллера, трогал его. Вроде бы клин сидел прочно. Наконец Лёнчик решился – вставил в отверстие швеллера карабин, взялся за него и, плавно, без рывка нагружая, стал подниматься.

Швеллер вышел из трещины беззвучно и Лёнчик рухнул вниз. Сильный рывок верёвки бросил меня к стене. Крик, удар – Лёнчик повис на верхнем из забитых им крючьев и его маятником швырнуло на скалу. Плохо соображая, что к чему, я машинально вытравил веревку и Лёнчик повалился на площадку рядом со мной.

Внизу позванивали, ударяясь в полёте о скалы, швеллер с карабином.

Снаружи травм у Лёнчика не было, но сильно болел бок, могли быть внутренние повреждения. Надо было на что-то решаться. Можно было попытаться спуститься, однако спуск по скальному рельефу часто труднее, чем подъём; да и опаснее – большинство несчастных случаев происходит на спусках. Можно было продолжить подъём к вершине, до которой оставалось уже немного, и затем спуститься по несложному склону.

Всё это, конечно, понимал и Лёнчик. Он тяжело дышал, откинув голову, и молчал. Без движения мы стали мёрзнуть.

– Давай решать – сказал я. Мог бы и не говорить. Лёнчик медленно поднялся и с угрюмым видом стал приводить в порядок снаряжение.

– Дойче зольдатен нихт капитулирен – буркнул он через минуту – пойдем наверх.

Даром такие встряски не проходят. «Ключ» мы пролезли, как говорится, на нервах. Тряслись руки, ноги и что-то внутри. Отдышавшись, наладили страховку и стали принимать Лёнчика. Ему было больно двигаться; он стонал и изобретательно сквернословил за перегибом в адрес и этой горы, и начспаса, и неведомого нам изобретателя альпинизма.

Потом мы долго сидели молча. Высосали флягу с виноградным соком, подышали и пошли дальше. Выше «ключа» крутизна склона увеличилась, но скалы стали проще. Несколько снежных взлётов, немного несложных скал. Выбравшись за очередной перегиб, в двух шагах от себя я увидел пирамидку из камней – вершинный тур. С минуту я тупо смотрел на него; потом, спотыкаясь, вернулся к краю площадки и посмотрел вниз. Лёнчик стоял на снежном склоне, навалившись на ледоруб, и угрюмо смотрел на меня снизу.

– Далеко ещё? – мрачно спросил он.

– Всё уже.

– Что «всё»?

– Вершина.

– Так чего ж ты молчишь?! – возмутился он и очень быстро полез вверх.

Я выбрал верёвку, и мы повалились на камни рядом с туром.

…Лёнчик рисовался. Перед самим собой, естественно. Зрителей тут нет и длани к небесам в упоении победой возносить не тянет – небеса как-то подозрительно близко: вокруг и местами даже внизу. Пора бы выходить на связь, но рация в пластиковом пакете лежит на рюкзаке, на лице Лёнчика полная безмятежность. Совсем обнаглел, закурил. Даже по сторонам не глядит. Это уже перебор – панораму района с вершины предписывается внимательно просматривать, чтобы сориентироваться для спуска на случай внезапного тумана; такое в горах бывает.

– Лёша, связь, – не выдержал я.

Выдохнул дым, глянул на часы.

– Ещё две минуты.