Грозные чары. Полеты над землей

Невозможно было уловить ни малейшего признака неуклюжести или неловкости. Танцующим шагом он обошел арену по кругу; ритмичный музыкальный фон скрадывал удары подков о песок, и, когда он плавно поднимал и снова опускал ноги, казалось, движение не требует от него никаких усилий… Невольно напрашивалось сравнение с плывущим лебедем. Свет отражался и играл на белой шкуре, с которой были аккуратно сведены последние следы черной краски, а грива и хвост реяли густым и тонким струящимся шелком, подобно снежному вихрю.

Музыка переменилась. Директор не шевельнулся, но старый жеребец фыркнул, слегка оскалился – и поднял себя вместе с всадником в первую фигуру «полетов над землей».

Завершив ее, он выступил вперед для приветствия, и его уши дрогнули, когда он услышал аплодисменты. Зрители вскочили с мест. Всадник сорвал с себя шляпу, традиционно салютуя портрету императора. Каким-то образом он сумел спрятать в тень и самого себя, и свое искусство, представляя публике только коня.

Старый пегий склонил голову. Он стоял прямо перед нами, в шести футах, но на этот раз не было ни приветственного ржания, ни даже блеска в больших темных глазах. И эти глаза, как и вся осанка жеребца, выражали теперь только поглощенность, сосредоточенность, обращенность внутрь себя. Он снова был в своем родном мире, снова подчинялся его законам.

Он попятился назад, развернулся и удалился под нарастающий гром рукоплесканий. Дверь за ним закрылась. Свет ламп потускнел, и белый конь двинулся по коридору за аркой туда, где ждала подстилка из свежей соломы, а над стойлом, как и прежде, было начертано его имя.