Он лежал там, где я его оставила, и его нога была все так же зажата зубчатым рельсом. Когда я подбежала к нему, Тим постепенно выпрямлялся из какой-то невообразимой позиции, и я поняла, что, услышав поезд, он попытался втиснуть свое длинное тело между двумя рельсами. Как видно, он надеялся, что сумеет принять такое положение, чтобы не попасть сразу под два колеса, если уж случится худшее и с поезда его не заметят. Было совершенно ясно, что у него ничего бы не получилось, и он, скорее всего, это понимал. Если он и раньше был бледен, то теперь выглядел как сама смерть, и тем не менее он не только умудрился вернуться в сидячее положение, но и сумел (нетрудно представить себе, какое облегчение он сейчас испытывал!) выдавить из себя некое подобие улыбки.
Я опустилась около него на колени:
– Извини, ты, должно быть, его услышал, когда он был еще далеко. Это все, что я смогла сделать.
– Получилось несколько… чересчур возвышенно, я бы сказал. – Тим делал героические усилия, чтобы не впасть в мелодраматический тон, но его голос заметно дрожал. – Я себя чувствовал как Перл Уайт перед локомотивом[57]
или еще кто-то в том же роде. Никогда больше не стану потешаться над триллерами. – Он слегка выпрямился. – По правде говоря, все устроилось наилучшим образом. Тут тебе разом и транспорт, и подкрепление для Льюиса. А тебе позволили вести паровоз?– Я как-то не догадалась попросить. А вот тебе, возможно, на обратном пути позволят.
Я обхватила его рукой и помогла приподняться. Следом за мной подбежали железнодорожники, и, хотя Тимоти прилагал все старания, чтобы как можно более плодотворно использовать свои познания в немецком, в этом не было необходимости. Не теряя времени, машинист и охранник проворно занялись ботинком и за считаные секунды освободили от шнурков сильно распухшую ногу; после этого они весьма внимательно и осторожно приступили к следующей операции: требовалось разрезать сам ботинок. Помощник машиниста тоже показал себя человеком с тонким пониманием происходящего. Пока другие хлопотали вокруг ноги Тима, он скрылся в направлении вагончика и тут же появился снова с плоской зеленой фляжкой, которую успел откупорить, и преподнес ее Тиму, проговорив при этом какую-то немецкую фразу.
– Эта фляга из заказа для гастхауза, – объяснил машинист, – но Иоганн Беккер не станет сказать «нет».
– Я чертовски уверен, что не станет, – подтвердил Тим. – А что это такое?
Я ответила:
– Бренди. Не раздумывай, это именно то, что тебе нужно, но, умоляю, не выпей все. Я бы тоже не отказалась от глоточка.
В скором времени, когда бутылка с бренди обошла всех по кругу (это испытанное средство для восстановления душевного равновесия оказалось для остальных не менее необходимым, чем для нас с Тимоти), пострадавшую ногу осторожно вынули из развалившегося ботинка. Затем наши спасители с воодушевлением подхватили Тима на руки и понесли к ожидающему нас поезду.
Вагончик, где нас разместили, был доверху забит всяческими припасами, но на полу нашлось место, чтобы сесть, а двери, как я заметила, могли запираться на замок.
– Сейчас мы, – сказал машинист, обращаясь к Тимоти, – доставим тебя прямо в гостиницу. Не беспокойся, фрау Беккер позаботится о твоей ноге, а Иоганн Беккер накормит завтраком.
– Если у тебя есть деньги, – мрачно заметил охранник.
– Не важно, я заплачу, – сказал машинист.
– О чем они толкуют? – спросила я Тима, и он перевел.
– Насчет завтрака я не очень уверена, – сказала я, – но доехать вместе с ними прямо до места, пожалуй, лучшее, что только можно придумать. И к тому же этот вагончик, по-моему, единственное средство доставить наших «друзей» вниз, в деревню. Мало того, мы обеспечим эскорт из надежных граждан, как просил Льюис: ведь у машиниста брат служит в полиции, и, как видно, ни у кого из них Беккер в друзьях не числится. Как тебе кажется, сумеешь ты им все объяснить, до того как мы тронемся в путь? Надо же их предупредить, пусть будут готовы к тому, что обнаружат в гостинице моего мужа, который держит под прицелом Беккеров и еще одного человека. И поставить их в известность, что они, как законопослушные граждане, должны будут оказать ему в этом деле всяческое содействие, доставить всю милую компанию вниз и держать до прихода полиции.
– Ну, я могу попытаться. Сейчас?
– Если ты не поговоришь с ними до отправления, после не получится: тебя не услышат. Этот высокогорный экспресс на ходу ужасно громыхает. Так что давай не робей… если твоего запаса немецких слов хватит для объяснений с ними.
– Ладно, попытаюсь. Вот только интересно, как по-немецки «кокаин»?.. В чем дело?
– В кокаине, – произнесла я упавшим голосом. – Я совсем про него забыла. Оставила его в карманах куртки, а куртку – на заднем сиденье машины.
– Что-что?! Ну, это поправимо, если машина закрыта…
– Нет, открыта. И ключи внутри, – сообщила я.