Грозные чары. Полеты над землей

Целую минуту мы с ужасом взирали друг на друга, затем вдруг одновременно рассмеялись каким-то сдавленным дурацким смехом, перешедшим в неудержимое хихиканье; а трое наших приятелей благожелательно наблюдали за нами, не забывая время от времени подкрепляться из бутылки с бренди.

– Я только надеюсь, – наконец выговорил Тимоти, утирая выступившие слезы, – что твоего запаса английских слов хватит для объяснений с Льюисом.

Вот так и получилось, что Льюис, сидевший на краешке кухонного стола фрау Беккер, попивавший кофе фрау Беккер и державший под прицелом «беретты» фрау Беккер, ее мужа и друга мужа, сумел оставить свой пост, дождавшись помощи не от профессионалов с холодными глазами и тяжелыми подбородками, на прибытие которых он, безусловно, рассчитывал, а от исключительно разношерстной компании дилетантов. При этом двое из новоприбывших были, мягко говоря, слегка навеселе, и от всех даже на расстоянии сильно попахивало бренди из запасов герра Беккера.

Прошло еще часа четыре.

Кокаин забрали, наших пленных препоручили тем самым профессионалам с холодными глазами и тяжелыми подбородками, и помятый «мерседес», несмотря на свой непрезентабельный вид, исправно привез всех нас обратно в замок Цехштайн. Здесь ногой Тимоти занялся врач, который успокоил нас, сообщив, что пострадавший отделался всего лишь растяжением связок, и посоветовал ему полежать день в постели; я приняла ванну и, чувствуя уже полный упадок сил, медленно поплыла в направлении кровати, предвкушая блаженный отдых и сон. Тем временем Льюис стянул с себя порванный плащ и принялся шарить в чемодане в поисках бритвы.

Вдруг я кое-что вспомнила и резко остановилась.

– Ли Эллиот! – воскликнула я. – Тут же все подумают, что ты – Ли Эллиот! Ты зарегистрировался под этим именем?

– Я вообще не регистрировался. Какая-то девица в холле начала было что-то пищать, а я только буркнул «после» и нажал на кнопку лифта. – Он бросил свитер в угол и начал расстегивать рубашку. – Да, вспомнил, носильщик действительно потащил мой чемодан в другую сторону, но я забрал у него чемодан и пошел прямо сюда.

– Льюис, нет, подожди минуту, дорогой… Может, тебе стоит прямо сейчас спуститься в холл и устранить все недоразумения?

– Я уже устранил все недоразумения, целый день этим занимаюсь. Все прочее может подождать до утра.

– А сейчас уже утро.

– Тогда до завтрашнего утра.

– Но… ой, дорогой, будь благоразумным, сейчас одиннадцатый час. Если кто-нибудь войдет…

– Не смогут. Дверь заперта. – Он улыбнулся мне, и рубашка полетела вслед за свитером. – Если нам понадобится возобновить общение с внешним миром, мы можем сделать это позже – по телефону. А пока, думаю, его можно отключить… Вот так. Знаешь детскую присказку? «Что главнее, то первее». Я хочу принять ванну и побриться, а потом… ты слышала, что сказал доктор? День в постели – это то, что нам всем необходимо.

– Возможно, ты прав, – согласилась я.

Эпилог

Он король скакунов; его ржание звучит как приказ монарха, и его осанка внушает почтение.

У. Шекспир. Король Генрих V[58]

Вокруг все было белым и золотым, словно в бальном зале. Великолепные хрустальные люстры сверкали тысячами огней, и впору было предположить, что они задуманы как самостоятельный световой орнамент: сентябрьское солнце щедро посылало людям свои лучи через огромные окна и надобности в искусственном освещении не было.

Однако в середине помещения вместо привычного для бальных залов полированного пола находилась просторная площадка, присыпанная опилками и толченой дубовой корой.

Перед началом представления эту площадку разровняли граблями, расчертив ее узором тонких линий, но лошадиные подковы выбили на ее поверхности совсем иной рисунок, когда жеребцы гарцевали и демонстрировали публике свою несравненную выучку.

А теперь арена была пуста. Пять белых лошадей только что вывели через арку в дальнем конце зала, и они исчезли в коридоре, ведущем в конюшню. Звуки менуэта Боккерини смолкли, разрешившись минутной паузой.

Зрители в переполненных ложах вытянули шеи в ожидании следующего номера; люди стояли в галерее, пытаясь что-нибудь увидеть из-за спин тех, кто оказался впереди. Сидевший рядом со мной Тимоти весь подался вперед, застывший от напряжения; с другой стороны Льюис, вальяжный и загорелый, удобно расположился в кресле, изучая программу, словно ничто в мире его сейчас не интересовало, кроме того обстоятельства, что этим сентябрьским утром, в воскресенье, прославленный Неаполитано Петра возвращен в испанскую школу верховой езды; сам директор собирается выехать на нем к публике, и вся Вена явилась, чтобы увидеть это своими глазами. Свет за аркой вспыхнул еще ярче. Дверная створка открылась, и все увидели коня; его наездник сидел неподвижно, как статуя. Медленным шагом конь проследовал на арену – уши торчком, раздувающиеся ноздри, движения отмечены печатью гордости, выдержки и самообладания… и все-таки в них сквозил еще и несомненный восторг.