Грозные чары. Полеты над землей

Я надавила на педаль газа. Светлые и темные полосы понеслись навстречу, сливаясь в один мерцающий поток. Неожиданно слева блеснули рельсы, и около сотни ярдов обе дороги шли рядом. В пределах того отрезка пути, который я могла окинуть взглядом, рельсы были пусты, но черный дым все еще стелился в воздухе. Я выровняла машину на узкой дороге и как можно дальше высунула голову наружу в попытке рассмотреть рельсы до того места впереди, где они поворачивали, исчезая в сумраке леса, закрытого скалами от солнца.

Поезд был там! Я увидела черный квадрат задней стенки паровоза с подвешенным фонарем, который полагалось включать на случай тумана в горах. Он мерно раскачивался, и его красный глаз временами исчезал в коридоре деревьев. Из паровозной трубы валил дым, и его срывающиеся клочья повисали над лесом.

Поезд медленно взбирался по столь крутому склону, что я могла видеть не только крышу вагончика перед паровозом, но и причудливые очертания зубчатого рельса, позволяющего пыхтящему паровозу подтягиваться в гору – зубец за зубцом, дюйм за дюймом. В кабине находились двое мужчин, один из которых высунулся наружу и смотрел на дорогу впереди, а другой, запрокинув голову, опорожнял пивную бутылку. Я с силой надавила на гудок и продолжала сигналить, не отрывая руки от кнопки. Надо отдать должное «мерседесу»: гудок у него иерихонской трубе не уступит. Возможно, «гремучая коптилка» тоже способна громыхнуть как следует, но от моего гудка весь лес, казалось, сейчас разлетится на мелкие щепки.

Оба мужчины вздрогнули и начали оглядываться по сторонам. Я высунулась в окошко как можно дальше и исступленно замахала рукой, выкрикивая самое подходящее немецкое слово из тех, что пришли мне на ум: «Achtung! Achtung!»[52] После томительной паузы – она длилась две-три секунды – я увидела, что один из них, машинист, сделал движение рукой, в котором я усмотрела намерение потянуться к тормозу. Еще несколько ярдов – и дорога снова уведет меня от рельсов! Я притормозила и высунулась из машины, еще отчаяннее, чем прежде, размахивая рукой.

Машинист наконец дотянулся до нужной рукоятки и потянул ее на себя. Это оказался паровой свисток. Паровоз издал протяжное дружелюбное «ту-ту». Помощник машиниста поднял бутылку пива в радостном приветствии. Паровоз прогудел третий (и последний) раз, после чего лес за ним сомкнулся и он пропал из виду.

Каким чудом я не пустила «мерседес» под откос, до сих пор не могу понять. Я едва сумела вовремя повернуть машину, когда дорога вильнула в сторону; дальше она пошла под пологом леса. У меня оставался еще один шанс, и, сколь ни была я взвинчена, я понимала: в моих руках довольно сильный козырь. Даже с учетом того, что длина серпантина намного больше длины железнодорожной колеи, разница в скорости позволит «мерседесу» шутя обогнать тихоходный паровозик и достичь избушки стрелочника заблаговременно – так чтобы я успела остановить поезд…

Теперь все зависело от «мерседеса»: ведь последняя моя жалкая попытка привела лишь к тому, что поезд гудком оповестил Тимоти о своем приближении. Как бы ни крепился раньше мальчик, не имеющий возможности освободиться из своего капкана, теперь он знал, что к нему неотвратимо приближается поезд, поднимающийся по холму, и наверняка был на грани паники.

К счастью, ярд за ярдом, поворот за поворотом, мы с «мерседесом» все лучше понимали друг друга; к тому же и подъем становился менее крутым, а повороты – более плавными. Понятия не имею, на какой скорости я проскочила последние шесть или семь отрезков пути, но мне казалось, будто весь склон горы проносится мимо меня вниз непроницаемой пеленой, сотканной из слепящих бликов солнца и пятнистых теней. И внезапно за последним поворотом впереди открылся косогор с избушкой стрелочника и сверкающей парой рельсов рядом с ней.

Поезда было не видно.

«Мерседес» промчался по финишной прямой, издавая ровное гудение, как пчела на подлете к улью, и, резко проскрежетав шинами, остановился в каком-нибудь ярде от избушки. Я выскочила из машины и бросилась бегом к железнодорожной линии.

Этот шанс я не упустила! Ниже по склону, на расстоянии около четверти мили от места, где я остановилась, был виден дым: там, флегматично попыхивая, неторопливо карабкался вверх по зубчатке паровоз. Машинист с помощником, конечно, еще не могли меня заметить, да и не смогут, пока паровоз не выберется из сосновой рощи на открытый участок; граница рощи находилась от меня ярдах в пятидесяти. Я надеялась, что, несмотря на ранний час, они внимательно следят за дорогой. Может, мне бы следовало снова посигналить гудком или чем-то помахать… будь у меня что-нибудь красное…

Но я-то помнила, как они раньше отреагировали на гудок. И на мою бурную пантомиму тоже. Внутренним взором я уже видела, как все это снова повторяется здесь и к какому ужасному финалу приводит: гудок, моя отчаянная жестикуляция и в ответ – добродушные приветствия, а затем паровоз проходит мимо и раскачивающийся красный фонарик исчезает вдали за поворотом…

Красный хвостовой фонарь! Ну, «мерседес», выручай!