Грозные годы

— А я Беширевич из 3-й роты 1-го батальона.

Бойович обнял Гавроша за плечи и, весело поблескивая черными глазами, спросил:

— Ты герой?!

— Герой ли — не знаю, но, во всяком случае, не трус!

— Комиссар бригады узнавал о твоем отце и брате. Он просил передать, что здесь, в Рогатице, их нет, но твой брат с остатками белградского батальона должен присоединиться к нам в ближайшие дни.

— Горчин?!

— Поздравляю, Гаврош! — сказал Боричич. Его загорелое лицо с широкими скулами, с которого никогда не сходила улыбка, сейчас светилось радостью за товарища.

— Спасибо вам! — ответил Гаврош.

Бойович взглянул на Беширевича:

— Ну что ж... Я думаю, поручение комиссара мы выполнили.

— Большое вам спасибо! И передайте, пожалуйста, комиссару бригады, что я никогда не забуду его внимания ко мне!

— Счастливо, Гаврош! — поднял сжатый кулак Хамид.

— Мы, наверное, пробудем в Рогатице несколько дней? — поинтересовался Гаврош.

— Об этом еще ничего не известно, — ответил Бойович.

— Я вижу, двое из вас мусульмане... — снова остановил их Гаврош.

— А разве это что-нибудь меняет? — улыбнулся Боричич.

— Наоборот! Мне кажется, это очень хорошо, что наша бригада состоит из людей самых разных национальностей и вероисповеданий.

Хамид вытащил из кармана сверток, развернул его, достал сало и угостил Гавроша. Гаврош поблагодарил его.

— А это придется по вкусу курильщикам! — сказал он, протягивая партизанам кисет...

День, проведенный в маленьком боснийском городке Рогатице, Гаврош, Воя, Лека и Шиля запомнили на всю жизнь. Идя по улице, они встретили группу командиров. Это был Верховный штаб в полном составе. Впервые в жизни партизаны видели Эдварда Карделя, Иво Лолу Рибара, Александра Ранковича, Светозара Вукмановича, Родолюба Чолаковича. Здесь же они познакомились еще с тремя революционерами — Славишей Вайнером (Дядей Романийским), Миланом Иличем (Дядей Шумадийским) и Мошей Пиядой (Дядей Янко). Позднее от связного 1-го батальона Шпиро Негатора они узнали, что из Рогатицы Кардель и Рибар должны выехать в Загреб.

— Отлично! — воскликнул Гаврош.

— Что же тут отличного, когда оба идут прямо в волчье логово? — покосился на него Шиля.

— Отлично! — повторил Гаврош. — Отлично, что борется не только наша бригада!.. Это и есть революция!

— Ты прав, Гаврош, — согласился Лека. — Революция — это когда борются все трудящиеся под руководством Коммунистической партии...

Гаврош улыбнулся другу. С Лекой у них было много общего. Гаврошу нравились его принципиальность и простота.

— Я гляжу, вы так хорошо во всем разбираетесь, что нашему брату, крестьянину, только и остается, что держаться за интеллигенцию, как пьяному за забор, — пошутил Шиля.

Но Лека воспринял его слова неожиданно серьезно.

— Крестьяне — надежные союзники рабочего класса и мощная опора революции. Союз рабочих, крестьян и революционной интеллигенции — это основное условие нашей победы и успешного строительства социализма.

Шиля задумчиво сказал, что он долгое время не мог найти своего места в жизни, пока не встретил революционеров и не пошел за этими людьми, навсегда ставшими для него идеалом добра и справедливости.

— Возможно, моя ошибка в том, — продолжал он, — что я ждал слишком быстрого осуществления всех своих надежд и желаний.

— Эти желания, Шиля, должны исполниться! — серьезно сказал Лека.

— Хорошо бы, товарищ Лека! — произнес Шиля.

Лека улыбнулся.

Быстро опустился ночной мрак, и вскоре Рогатица уже спала.

8 Агент

Гитлеровским оккупантам стало ясно, что борьба будет упорной и что противник не собирается складывать оружие...

Совещание немецких генералов на Авале продолжалось. Шел третий день... Главной его темой было успешное продвижение Первой пролетарской бригады из Восточной Боснии в Центральную, а также обсуждение общего положения в Югославии. Генерал Кайзерберг после некоторых грубых замечаний Литерса на его счет понял, что спокойной жизни на Авале приходит конец. Со смешанным чувством злобы и страха он слушал, как генерал Бадер, время от времени бросая на него взгляды, полные ненависти, старался охарактеризовать его Литерсу как беспомощного и никчемного труса.

— Кое-кто считает меня храбрецом именно потому, что я живу на Авале, — довольно спокойно произнес Кайзерберг. — По мнению других, Авала — это рай для такого труса, как я. Однако, как бы там ни было, Авала — это ключ к Белграду...

— Генерал Бадер оценивает наше положение в Белграде как очень плохое, а между тем вы ничего не сказали по этому поводу! — перебил его Литерс.

— Я промолчал только потому, что полностью согласен с генералом Бадером.

— Подобный ответ, господин генерал, необходимо пояснить! — снова сказал Литерс.

— Молчание тоже иногда говорит о многом.

— Достаточно того, что генерал Кайзерберг признает свою вину, — усмехнулся Глейз фон Хорстенау.