Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс

Раненый на носилках задирает голову. Как будто снизу, с земли может дотянуться губами до канистры.

– Нет, тебе нельзя.

Оглядываюсь на первоначальную позицию, там, где снайпер. Батюшки! А все вэвэшники спят как убитые. Меня аж передернуло! Кто привалившись спиной к стене. Кто лежа на асфальте – под головой вместо подушки деревянный ящик из-под цинков. Отрубились! Все, во главе со своим снайпером! Спят на солнце, не обращая внимания на грохот перестрелки!

– Да дайте же мне попить! – Раненый альфовец продолжает остервенело крутить головой. Он по-прежнему лежит на носилках лицом вниз. В своем бронежилете, с кажущейся непропорционально маленькой головой, он похож на большую камуфлированную черепаху.

– На, на! – Пить не дают, льют воду на голову.

На все это глядит проснувшийся вэвэшный снайпер. По-детски приоткрыв рот.

Гаражи – наш бастион. Военный домик мышки-норушки. Здесь постепенно накапливается народ. Еще какие-то журналисты появились. Радийщики. Тычут всем своим микрофоном. Раздражают толпу. То мы одни были короли. Теперь вот нас целая делегация.

Из-за угла появляются трое солдат. Один ковыляет посередине, двое ведут его под руки. За ними толпа штатских. Впереди два изможденных мужика. Один грязный, босиком, в рваных спортивных брюках, голый по пояс. Второй одет, но еле идет. Тащат носилки. Ставят их на асфальт. На них мужчина в распахнутой рубашке.

– Доктора нет?

Позади женщины. Пожилые, в домашних халатах. Мужчине на носилках накрывают лицо смоченным водой носовым платком. Труп.

– Вы откуда?

Женщины тяжело дышат, всхлипывают.

– Заложники.

– А кто там в окнах стоит, простынями машет?

– Да наши же и машут! Смертники! Они уже пошли на все, наших вот так в окна выставили! Стреляют из-за них, а им даже пригибаться не дают, стоят сзади.

– Расстреляли вчера трех летчиков и одного милиционера.

– Две ссыкухи у них. С автоматами. Песни казацкие вчера ходили пели.

Сбежавшим из больницы протягивают банку воды. Они жадно пьют, передавая ее друг другу. Умываются.

Отходим от гаражей подальше, в глубь городка. Там своя суета. Военные сдерживают обезумевших от горя родственников. Солдат и гражданский молодой парень выволакивают под руки из клумбы пожилую седую женщину. Она рыдает и тянет руки в сторону больницы.

– Не надо! Пожалуйста, не надо…

На дороге еще одна женщина. Крашеные рыжие волосы, полная, лет пятидесяти. Она стоит спиной к больнице, расставив ноги и руки в стороны, как на физзарядке.

– Не пущу! Никого туда не пущу!

Ей кричат из массовки:

– Ты, что ли, нас защищать будешь?

– Аааа! Пусть лучше меня убьют! У меня единственный сын там! У меня никого нет больше!

Камеры все снимают. Солдаты стоят рядом, потупив глаза. Ковыряют носками сапог пыль. Женщины вокруг плачут. Мужики как-то неуклюже их успокаивают. Рядом уже полно бронетехники. Бойцы выгружают из БМП гранаты для РПГ‑7.

Ого! Ничего себе! Вот какие у нас дела разворачиваются! Вот какая у нас филигранно-точечная операция по освобождению заложников: бабах из гранатомета – и все свободны!

На перекрестке отрыт окоп для стрельбы с колена. В нем пулеметчик. Кругом рассыпаны гильзы. В кого он отсюда шарашил?

Кукушкин, увидев меня, радуется как ребенок:

– Она как даст! Я думал все! Сразу бутылку водки выпил! Думал, всё!

Кук совершенно трезвый. Рядом сумка с аппаратурой, пустая бутылка из-под «Курантов» и мина. Обычная 82‑миллиметровая мина. Вернее, ее стабилизатор, торчащий из земли. Откуда она прилетела, кто ее сюда нацелил? Басаев? Мочил из миномета очередями, прям от бедра? Ну конечно же наши… А рядом, между прочим, склад боеприпасов. В подъезде. Вот это был бы сюрприз. Хорошо, мина не взорвалась.

Кук на взводе, можно сказать, на пике оптимизма:

– Как там Вадик? Нормально? Слушай, постой здесь, я пойду туалет поищу! Вот шашлыки… И чего ты их сам не ел…

От детского садика больница видна хорошо. Крыша горит. Шифер громко щелкает. Второй этаж кирпичного корпуса зияет черными выгоревшими оконными проемами. В других окнах – женщины со скомканными простынями в руках. Машут, как будто полощут их в невидимой воздушной реке.

Стрельба прекращается. Больница блокирована. Отходим в город. В центре – пустота. У здания администрации синий старенький ПАЗик. И жигуль-«копейка». Обе машины без стекол. Рядом горят дома. Пожарные расчеты неторопливо волокут свои кишки. Заливают рвущееся из окон пламя. Все шипит, шкворчит, как яичница на сковородке. Дальше в палисаднике черная «Волга». Врезалась в дерево. В лобовом стекле прям напротив водителя – пулевое отверстие в паутинках трещин. Рядом еще один «жигуленок». Сожжен полностью. Дальше дом с вываленной наружу стеной. Табличка: «Атаманское правление. Святокрестовский казачий круг». Тут же медицинский УАЗик на спущенных колесах.

В сторону больницы вышагивает делегация. Ох ты! Ерин, министр внутренних дел. Светло-серый костюм, белые летние туфли. Руки за спину, чуть сгорблен. По бокам охранники в штатском. Ему как-то нерешительно перекрывает путь альфовец. Автомат стволом вверх. Перетянутый розовым жгутом магазин.

– Небезопасно здесь!