Грозовое лето

— Извините меня, Федор Никитич, но создается впечатление, что мы в подполье где-нибудь в колчаковском тылу.

— Что ж, сходство есть, — поразмыслив, согласился Самойлов. — Однако честных коммунистов, таких, как товарищ Кинябай, здесь больше, чем кажется по первому впечатлению… Только они пока остаются в тени. Вы ведь, Николай Константинович, были комиссаром Пензенской дивизии? Рекомендация для меня весомая.

Трофимов подробно рассказал о кэжэнских событиях. Самойлов болезненно морщился, непрерывно курил трещащие, разбрызгивающие искры папиросы из сквернейшего табака, стоя у открытой форточки, — в комнату с легкими дуновениями ветерка влетали снежинки и тотчас же испарялись в теплом воздухе.

Внимательно выслушав Николая Константиновича, Самойлов протянул ему чашку чая из ягод шиповника.

— Теперь я буду вам рассказывать о своих впечатлениях… В Уфе, в губкоме партии, меня предупредили: «Трудно поладить с руководителями Башревкома — они самолюбивые, обидчивые. Вообще с кадрами в Башкирии плохо: по спискам коммунистов много, а работать некому…» Приехал я сюда, пошел к Юмагулову. Встретил он меня приветливо, сообщил, что организация наркоматов идет успешно, партийные организации созданы во всех учреждениях… Созвали мы первый пленум Башревкома.

— Почему же никого не пригласили из кантонов? — с обидой спросил Трофимов.

— Я не счел правильным с первого же дня вмешиваться в их порядки, — сказал Самойлов удрученно. — Сейчас понимаю, что не стоило церемониться. На пленуме познакомился с военкомом Валидовым, его заместителем Ишмурзиным, с наркомом внутренних дел Тухватуллиным, с председателем Башсовнархоза Карамышевым. Учтите — все они беспартийные!

— А как же работают партийные организации в учреждениях?

— Да никак не работают. При Башревкоме мы создали, по моему настоянию, коммунистическую фракцию. Избрали открытым голосованием областной комитет партии.

— А для чего же существует Бюро коммунистов Башкирии?

— Видимо, для тайных козней Юмагулова! — вскинул плечи Самойлов. — Он еще организовал в Стерлитамаке городской комитет коммунистической партии Башкирии… По моим наблюдениям, Башревком устраивает буржуазную автономию!.. Открыто руководители ревкома и наркомы заявляют, что партия должна быть национальной, башкирской, а не классовой. Нет, пока что обком объединяет коммунистов всех национальностей, но здешние заправилы считают, что это временное положение.

— Простите, Федор Никитич, что перебиваю… Мне передавали, что в Саранске, когда там находилось башкирское правительство, Заки Валидов дважды приглашал в свой вагон представителя Советского правительства Зарецкого и уговаривал его создать «свободную коммунистическую партию» левее нашей Российской… Верно?

— Верно, — подтвердил с нескрываемым отвращением Самойлов. — Примерно такая же игра, такие же маневры продолжаются и здесь!.. Я пока еще не вмешиваюсь, а собираю обличительный материал. Не сегодня-завтра приедет товарищ Сергеев — вдвоем будет легче… А ведь Башкирия получает от Москвы значительную помощь: до конца девятнадцатого года будут отпущены кредиты до ста пятидесяти миллионов рублей. Отгружено сорок две тысячи пудов зерна.

— Кэжэну, Кэжэну дайте скорее хлеба! — воскликнул с пылкой непосредственностью Трофимов. — Рабочие на приисках и на заводе, бедняки в аулах голодают.

— Вот товарищ Сергеев — его до сих пор называют партийной кличкой Артем — и станет возглавлять специальную организацию «Башпомощь». Он член партии с девятьсот второго года, выдержанный коммунист-ленинец.

— А вы, Федор Никитич, где работали после революции?

Самойлов скромно потупился.

— Моя партийная жизнь еще невелика. Но я счастлив, что сравнительно давно знаком с Владимиром Ильичем Лениным. А после революции, до приезда сюда, был председателем Иваново-Вознесенского Совета.

Они беседовали у затихшего самовара всю ночь, уже рассвет начинался, серый, мутный, когда Трофимов поднялся.

— Утомил я вас, Федор Никитич, извините.

— Да что вы! — протестующе затряс бородою Самойлов. — Я так рад встрече!

— Теперь я буду чувствовать себя увереннее! — признался Трофимов. — Но знаете, товарищ Самойлов, когда меня остановил джигит, я сперва подумал, что это провокация. Лишь память о Кинябае меня успокоила.

— Здесь всякое могло бы случиться… Но есть и честные люди, тот же Кинябай, — они с глубокой верой относятся к советской власти… Боятся! Прячутся до поры до времени, Заки Валидов коварен и жесток, весь Башревком подчинил себе. Юмагулов не выходит из его повиновения.

— Вполне с вами согласен, — заверил его Трофимов и простился.

Город благодушно спал, но Трофимов шагал по улицам, как по полю боя.

5

Едва Николай Константинович вернулся в Кэжэн, и не помылся толком, и не позавтракал, а в горницу уже вбежал взволнованный, запыхавшийся Загит.

— Товарищ Трофимов, как вы могли согласиться? В Сакмаеве нет и подходящих домов для кантонных учреждений, и квартир для работников…

— Погоди! Объясни, в чем дело, — с укоризной сказал Трофимов, вытаскивая из сумки бритву, помазок, мыло. — И при всех обстоятельствах надо, браток, здороваться.