Грозовое лето

— А если советская, то как вы посмели насаждать палочную дисциплину, какой не было даже при царе? В аулах расклеен ваш приказ о мобилизации в Красную Армию. Это ведь ваш приказ? — Трофимов показал военкому привезенную Загитом из аула бумагу. — Угрожаете тем, кто уклонился впервые от мобилизации, пятнадцатью ударами плетью, а вторично — двадцатью пятью. Запугиваете народ! Учреждаете телесные наказания!

Комиссар перешел в наступление:

— У меня, товарищ, свое начальство! Не смеете разговаривать со мной как с арестантом!..

— Разговариваю с вами как положено, — строго прервал его Трофимов.

— А ты чего секретничаешь от канткома партии? — в свою очередь напустился на него Загит.

— Ты же чекист! — издевательски сказал военком. — Следовательно, тебе известны все тайны. Если я что и спрячу, то ты узнаешь! Да я и скрывать не намерен, что пришла телеграмма товарища Валидова.

— Вот мы приказ Валидова о телесных наказаниях отменяем! — отчеканил Трофимов.

— Не имеет права кантком партии отменять распоряжение Башревкома! — напористо защищался военком.

— А Башревком имеет право так преступно нарушать советские законы?

— Имеет или не имеет, это касается стерлитамакских властей, а я солдат и беспрекословно выполню приказ Башревкома и лично Валидова.

И комиссар, весьма довольный своей неприступностью, величественно удалился.

— Ишь индюк! — улыбнулся Трофимов. — Неужели он не подчинится нам?

— Ясное дело, не подчинится, если у него покровители и защитники в Башревкоме, — унылым тоном сказал Загит.

— А дело-то политически ответственное!.. Если начнут пороть плетьми призывников, то парни дезертируют, уйдут в горы, а народ перестанет верить советской власти. Видимо, Валидов и хотел этим провокационным приказом сорвать мобилизацию в Красную Армию, — медленно, раздумывая, советуясь с Загитом, сказал Трофимов. — Надо поговорить по прямому проводу с Башревкомом.

— Не поможет.

— Попытка не пытка… Пусть узнает Юмагулов о приказе Валидова. Ведь этот приказ провоцирует контрреволюционное восстание!

— А кто такой Юмагулов?

— Председатель Бюро коммунистов Башкирской республики.

Загит обрадовался:

— Если он коммунист, то обязательно поможет!..

Трофимов промолчал, — пожалуй, он сомневался в коммунистических убеждениях председателя Бюро.

Друзья надели шинели и пошли на почту. Пока телеграфист вызывал Стерлитамак, Загит курил, а Николай Константинович писал что-то в полевой книжке командира. Наконец аппарат прострекотал, выбросив извивающуюся ленту: «Юмагулов».

«Товарищ Юмагулов, здравствуйте. Трофимов из Кэжэнского канткома. Военком кантона получил телеграмму Валидова о наказании плетьми призывников, уклоняющихся от мобилизации. Если мы начнем пороть парней, чего не было в Башкирии с времен Николая Первого, то взбунтуем народ против советской власти».

Юмагулов не ответил, а после минуты молчания спросил:

«Есть у вас еще какие-либо вопросы?»

«Здесь, товарищ Юмагулов, положение трудное. В канткоме и кантревкоме нет денег, дров, керосина, хлеба. В аулах начинается голод. Народ ропщет. Если немедленно не будет оказана помощь, то я поеду в Стерлитамак».

«Приезжайте. Здесь и поговорим. Конец».

Трофимов с досадой махнул рукою, но не забыл поблагодарить телеграфиста за редкую по тем временам исправность связи.

Ночь стояла морозная, звездное небо в вечном своем молчании сняло, сверкало, переливалось мириадами далеких огней. Поселок зарылся в сугробы — ни стука, ни шороха, ни скрипа полозьев не раздавалось на пустых улицах, даже собаки забились в конуры, не нарушая тишины сторожевым лаем.

— Вот такие дела, браток, — вздохнул Трофимов. — Не раз я говорил тебе, что удержать власть труднее, чем завоевать ее… Ну, мы падать духом не будем, да?.. Придется ехать в Стерлитамак. Может, вместе поедем?.. Нет, нет, оставлять кантон без присмотра нельзя! Чую я: в кантоне затевается что-то опасное. Тебе, чекисту, надлежит глядеть в оба. Враги в подполье собирают силы и, вероятно, ждут сигнала. А начавшийся в аулах голод умножает их сторонников.

— Надо беспощадно уничтожить всех врагов! — запальчиво воскликнул Загит.

— Согласен. Но что ты будешь делать с обманутыми, отчаявшимися от голода и невзгод? — вместо ответа спросил Трофимов. — Вот то-то же, браток.

Он тяжело, с надрывом закашлялся, худое лицо посинело, на лбу высыпали, будто мелкий бисер, капли пота. После долгого приступа удушья Николай Константинович совершенно обессилел и беспомощно наклонил голову.

«Да ведь он совсем больной!.. Как это он поедет в Стерлитамак, и голодный, и немощный? Надо сказать врачу. Однако и отговаривать его от поездки невозможно…»

— Ты домой, браток? — протирая очки, глухо спросил Трофимов. — Передай жене мое уважение. Вернусь, приду с визитом.

— Нет, мне еще надо завернуть в ЧК. По нашим сведениям, старший сын Хажисултана Затман уехал в Оренбург. Пошлю туда шифровку, чтобы оренбургские чекисты установили слежку… А вот вам, Николай Константинович, пора ложиться.

— Нет, я еще поработаю часок.