Грозовое лето

— Везучий! — не спуская с Трофимова влюбленных глаз, сказал Хисматулла. — Теперь под ее неусыпным надзором, — он ткнул пальцем в тугой бочок жену, — быстро пойду на поправку!

— Тю, бессовестный! — надула губы Гульямал. — Ты лучше расскажи Николаю Константиновичу, как Колчака пристрелил!

— Да, да, расскажи, мы ведь здесь не знаем подробностей.

— Выдумывает она, Николай Константинович. Ты еще и вправду решишь, что я войду в историю как победитель Колчака. Попросту я со взводом красноармейцев привел в исполнение приговор Иркутского ревкома.

— Этот эпилог авантюры адмирала, по-своему трагический, чрезвычайно интересен. Расскажи, — попросил Трофимов.

Сначала Хисматулла вспомнил побег из эшелона смерти, встречу с командиром партизанского отряда Григорьевым.

— Я с ним еще раньше встречался!..

…Тринадцатого января 1920 года командир партизанского отряда Григорьев телеграммой известил всех начальников партизанских групп и рабочих дружин Зима-Иркутской железной дороги, что чешские офицеры везут Колчака в поезде № 58. На станции Грищево рабочие и партизаны остановили поезд и потребовали выдачи Колчака и золотого запаса Российской республики, украденного белогвардейцами в Казанском государственном банке. Шахтеры пригрозили, что чехи не получат угля для паровозов.

Напрасно английские и французские дипломаты, чешские офицеры сулили рабочим всевозможные кары — шахтеры и партизаны не дрогнули. Пришлось вести переговоры, и поезд тронулся лишь тогда, когда бойцы Григорьева взяли под охрану вагон Колчака.

Пятнадцатого января вечером поезд прибыл в Иркутск. Паровоз тотчас же отцепили и угнали в дальний тупик партизаны-железнодорожники. Григорьев приказал партизанам и дружинникам-железнодорожникам окружить поезд и с адъютантом Хисматуллой и семью бойцами пошел к вагону. Чешские часовые спросили Григорьева, кто он такой, и впустили в вагон.

В купе салон-вагона на диване, обитом красным бархатом, сидел изящный худощавый моряк с мрачным выражением лица; на поясе его висел золотой адмиральский кортик.

«Так вот ты какой, Колчак, потопивший Урал и Сибирь в крови!.. И на русского-то не похож, вылитый англичанин».

Штатские чиновники, чешские и русские офицеры, стоявшие и сидевшие около Колчака, увидев Григорьева и его партизан с алыми бантами на полушубках, вышли, не проронив ни слова. Чешский офицер отдал честь и сказал:

— Ваше превосходительство, одевайтесь, мы передаем вас в распоряжение красных партизан и Иркутского ревкома.

Вероятно, Колчак не ожидал такого вероломства своих союзников, хотя и догадывался, что переговоры за его спиною с красными повстанцами идут.

— Предательство! — сдавленным голосом выкрикнул он, и без того бледное лицо его залилось мертвенной белизною. — Мои друзья выдали меня большевикам!.. Но ведь генерал Жаннен[50] гарантировал мою безопасность.

Чех выразительно пожал плечами; свита Верховного правителя молчала: ясно было, что они хотят откупиться от партизан и ревкома Колчаком и улизнуть поскорее в Харбин.

Охрипший, ослабевший Колчак безнадежно махнул рукой и надел черную морскую шинель. Выйдя впереди него из вагона, Григорьев скомандовал:

— Уходят со мною адмирал Колчак и Пепеляев, остальные остаются в вагоне.

Офицеры и штатские растерялись, возмущенно переговаривались.

— Господин Пепеляев, не заставляйте себя ждать!

Из вагона суетливо выскочил председатель совета министров Пепеляев, приземистый, с брюшком; в Сибири его считали «сильным человеком» и доверенным лицом адмирала.

Григорьев оставил четырех партизан охранять вагон со всеми высокопоставленными пассажирами и повел Колчака и Пепеляева на вокзал. Там был составлен акт о передаче адмирала и председателя совета министров Иркутскому ревкому.

— Адмирал, у вас есть личное оружие?

Колчак беспрекословно вытащил и протянул Григорьеву кольт.

После допроса, снятого следователем ревкома в тюрьме, Колчака и Пепеляева приговорили к расстрелу.

Везти их в Москву было рискованно: колчаковский генерал Войцеховский, имевший под своим командованием примерно пятнадцать тысяч белогвардейцев, повел наступление на Иркутск, чтобы отбить золотой запас, а попутно и освободить Колчака и Пепеляева. Чекисты раскрыли в городе густоветвистую, мощную подпольную организацию, созданную для спасения верховного правителя и председателя совета министров. Начались ожесточенные бои в пригородах и на улицах. В этих-то условиях ревком и решил: «Смертью двух преступников спасем от кровопролития тысячи жителей Иркутска!»

Колчак выслушал приговор совершенно спокойно, лишь по лицу прокатилась судорога, но вдруг выпрямился:

— Вы расстреливаете нас без суда?

— Вы и ваши пособники без суда и следствия уничтожали тысячи тысяч рабочих и крестьян! — жестко возразил Григорьев.

Голова адмирала беспомощно опустилась на грудь: понял, что ждать спасения бессмысленно.

Пепеляев раскис, превратился в мешок, набитый костями и мясом, умоляюще скулил, взывая к милосердию и христианскому всепрощению.

Если к Колчаку, врагу достойному, Хисматулла почувствовал уважение, то сиротливо ноющий Пепеляев вызывал отвращение.