Грозовой перевал

Но, заметив, что он снова помрачнел, поцеловала отцу руку и сказала, что споет ему песенку, чтобы он быстрее уснул. Она запела очень тихо, и скоро его пальцы выскользнули из ее руки, а голова упала на грудь. Я попросила Кэти замолчать и не шевелиться, дабы не разбудить мистера Эрншо. Мы сидели тихо, как мыши, с добрых полчаса, и просидели бы еще дольше, если бы Джозеф, закончив читать главу, не поднялся с намерением разбудить хозяина для молитвы на ночь. Джозеф подошел и, дотронувшись до плеча мистера Эрншо, позвал его. Но хозяин не двигался, тогда Джозеф поднес к его лицу свечку и пригляделся. Я сразу поняла, что дело неладно, когда он поставил свечку и, взяв обоих детей за руки, шепотом велел им ступать наверх, не шуметь и сегодня вечером молиться одним – ему надо кое-что сделать.

– Сначала я пожелаю папе спокойной ночи, – заявила Кэтрин и, прежде чем мы успели ее остановить, обхватила отца за шею. Бедняжка сразу поняла, что лишилась родителя, и закричала: – Ой, он умер! Хитклиф, он умер!

И оба они так безудержно зарыдали, что сердце у меня разрывалось их слушать.

Я тоже заплакала, горько и громко, но Джозеф спросил, с чего это мы так ревем над святым, который теперь в раю. Мне он велел надеть теплую накидку и бежать в Гиммертон за доктором и приходским священником. Я не понимала, какой прок сейчас от них обоих, однако отправилась туда, несмотря на ветер и дождь, и даже привела с собою одного из них – доктора. Пастор сказал, что явится утром. Оставив Джозефа объяснять доктору, что произошло, я побежала в детскую. Дверь была открыта. Дети, как я поняла, не ложились, хотя уже было за полночь, но они стали спокойнее, и мне не понадобилось их утешать. Они сами утешали друг друга такими словами, которые я бы никогда не придумала. Ни один священник в мире не изобразил бы рай небесный лучше, чем эти двое в своем невинном разговоре. Я же слушала, всхлипывая и мечтая, чтобы когда-нибудь мы все очутились на небесах.

Глава 6

Мистер Хиндли приехал домой на похороны и, что поразило нас и вызвало пересуды всех окрестных соседей, привез с собой молодую жену. Кто она такая и откуда родом, он нам так и не сообщил. Скорее всего, она не могла похвастаться ни именем, ни состоянием, иначе он вряд ли скрывал бы свою женитьбу от отца.

Эта женщина не собиралась нарушать в доме покой. Как только она переступила наш порог, ей все пришлось по сердцу: и окружавшие ее вещи, и все наши порядки, кроме разве что приготовлений к похоронам и присутствия скорбящих. В этом вопросе она показалась мне глуповатой. Убежала в свою комнату, причем велела ее сопровождать, хотя мне следовало одевать детей. Там уселась, дрожа и сжимая руки, и без конца спрашивала: «Они уже ушли?» Потом стала в истерике описывать, какое жуткое впечатление на нее производит черный цвет, вздрагивала, тряслась и в конце концов расплакалась. Когда же я спросила, с чего это она, отвечала, что не знает наверное, просто очень боится смерти. По моему разумению, смерть в ту пору ей грозила не больше, чем мне. Худенькая – это правда, но молодая, цвет лица здоровый, да и глазки сияли, как бриллианты. Хотя я заметила, что, когда она поднималась по лестнице, у нее случалась одышка, от внезапного шума она вся трепетала и временами мучительно кашляла. Но я не имела ни малейшего представления о том, что такие признаки могли предвещать, и потому сочувствия к ней не испытывала. Мы тут вообще не жалуем чужаков, мистер Локвуд, коли они сами первые не проявят к нам симпатии.

За три года отсутствия молодой Эрншо очень изменился. Он похудел, побледнел, говорил и одевался совсем не так, как раньше. В первый же день своего возвращения он распорядился, чтобы мы с Джозефом теперь сидели на кухне, а в «доме» расположится он сам. Надобно сказать, что он собирался застелить ковром и оклеить обоями маленькую нежилую комнату, превратив ее в гостиную, но его жене так понравились белые плиты пола и огромный, весело горящий камин, оловянные блюда и горка с голландским фаянсом, место для собак и, вообще, все просторное помещение «дома», где они проводили время, что молодой Эрншо решил, что для удобства жены не стоит ничего переделывать, и отказался от своих намерений.

Еще ей было приятно среди прочих новых знакомств обрести золовку. И поначалу они вдвоем без конца о чем-то щебетали, миссис Эрншо целовала Кэтрин, возилась с нею и засыпала подарками. Но очень быстро ее привязанность поутихла, она принялась капризничать, а Хиндли превратился в самого что ни на есть деспота. Стоило жене выказать свое неудовольствие Хитклифом хотя бы в нескольких словах, как в Хиндли вскипала старая ненависть к мальчику. Молодой хозяин изгнал его к слугам, лишил уроков, что давал детям викарий, и заставил его вместо учебы трудиться на ферме наравне с другими работниками.