Грозовой перевал

Это известие пробудило во мне новые страхи; я оставила Кеннета и почти всю дорогу до дому бежала. Спаниель все еще повизгивал в саду. Я задержалась на минутку, чтоб открыть ему ворота, но он не пошел к парадному и стал бегать, принюхиваясь, по траве и выскочил бы на дорогу, если бы я его не подхватила и не отнесла в дом. Когда я поднялась в спальню Изабеллы, мои подозрения подтвердились: комната была пуста. Подоспей я двумя часами раньше, болезнь миссис Линтон удержала бы девицу от опрометчивого шага. Но что можно было сделать теперь? Проще всего было бы захватить их, бросившись немедленно в погоню. Но сама я пуститься вскачь не могла, а сказать домашним и поднять переполох не смела; еще того меньше могла я открыть случившееся моему господину: он был слишком поглощен своим несчастьем, его сердце не откликнулось бы на новое горе! Оставалось только держать язык за зубами и предоставить событиям идти своим чередом; и так как Кеннет уже явился, я, плохо скрывая свое волнение, пошла о нем доложить. Кэтрин лежала в тревожном сне: мужу удалось унять приступ ее буйства; теперь он склонился над ее подушкой, наблюдая каждую тень, каждую перемену в страдальчески-выразительном лице жены.

Врач, уяснив себе картину болезни, оставил ему надежду на благоприятный исход при условии, что мы окружим больную полным покоем. Мне же он дал понять, что грозит не столько опасность смерти, сколько бесповоротная потеря рассудка.

В ту ночь ни я, ни мистер Линтон не сомкнули глаз, да мы и не ложились спать; слуги тоже встали все задолго до обычного часа, ходили по дому на цыпочках и перешептывались между собой, когда наталкивались друг на друга. Все рвались чем-нибудь помочь – кроме мисс Изабеллы; и люди стали удивляться ее крепкому сну. Господин тоже спросил, встала ли его сестра, и, казалось, с нетерпением ждал ее и был в обиде, что она так мало беспокоится о его жене. Я трепетала, как бы он не послал меня за барышней; но я была избавлена от неприятной обязанности первой возвестить о ее побеге. Одна из горничных, глупая девчонка, ходившая рано утром в Гиммертон с каким-то поручением, запыхавшись, вбежала по лестнице, ворвалась с разинутым ртом прямо в комнату и заголосила:

– Ох, беда, беда! Что ж теперь будет?! Хозяин, хозяин, наша барышня…

– Ты что тут орешь?! – прикрикнула я на нее, взбешенная ее шумной манерой.

– Говори потише, Мэри… В чем дело? – сказал мистер Линтон. – Что случилось с вашей барышней?

– Она сбежала! Сбежала! Хитклиф, сосед, сманил ее! – брякнула девчонка.

– Неправда! – воскликнул мистер Линтон и встал, взволнованный. – Это невозможно. Как пришла вам в голову такая мысль? Эллен Дин, ступайте и разыщите мисс Изабеллу. Я не верю, это невозможно!

С такими словами он увел девчонку в коридор и там еще раз потребовал, чтоб она объяснила, какие у нее основания это утверждать.

– Господи! Я встретила на дороге мальчика, который тут разносит молоко, – запинаясь, говорила девчонка, – и он спросил, поднялся ли переполох у нас на Мызе. Я подумала, он это о болезни хозяйки, и ответила, что да. Тогда он сказал: «Верно, снарядили за ними погоню?» Я на него гляжу во все глаза. Тут он понял, что я ничего не знаю, и рассказал мне вот что: какой-то джентльмен и леди останавливались у кузницы подковать лошадь – в двух милях от Гиммертона в первом часу ночи! А дочка кузнеца нарочно встала, чтобы высмотреть, кто такие, и сразу обоих узнала. И она заметила, что кавалер (Хитклиф, стало быть, – она не сомневалась, что это он, да и кто бы мог обознаться!), расплачиваясь, сунул в руку ее отцу соверен. У дамы был надвинут капюшон; но она попросила воды, и когда пила, капюшон откинулся, и девушка отлично ее разглядела. Потом, когда они пустились дальше, Хитклиф, держа поводья обоих коней, повернул не к деревне, а в другую сторону, и они поскакали так быстро, как только позволяют наши ухабистые дороги. Кузнецова дочка ничего не сказала отцу, но утром разнесла новость по всему Гиммертону.

Я побежала, заглянула для виду в комнату Изабеллы и, вернувшись, подтвердила сообщение служанки. Мистер Линтон сидел на своем прежнем месте возле кровати; когда я вошла, он поднял на меня глаза, угадал, что значил мой тупой взгляд, и снова опустил глаза, не распорядившись ни о чем, не проронив ни слова.

– Предпринять нам что-нибудь, чтоб их перехватить и вернуть ее домой? – спросила я. – Что прикажете делать?

– Она ушла по своей воле, – ответил мой господин. – Она была вправе уйти, если ей так угодно. Не беспокойте меня больше из-за нее. Теперь мне сестра только по имени: не потому, что я от нее отрекаюсь, а потому, что она отреклась от меня.

Вот и все, что он сказал по этому поводу; и с той поры он не спрашивал о ней, не упоминал никогда ее имени, только приказал отправить все ее вещи, какие были в доме, по ее новому месту жительства, когда мне оно стало известно.

Глава XIII