Грозовой перевал

– Хорошо, что чертов мерзавец сдержал слово! – проревел мой будущий домохозяин, шаря глазами во мраке позади меня в надежде увидеть Хитклифа; затем он разразился длинным монологом, объясняя с руганью и угрозами, что сделал бы он с этим «дьяволом», если бы тот обманул его.

Я пожалела о своей второй попытке проникнуть в дом и уже почти решилась убежать, пока он не кончил ругаться; но не успела я осуществить свое намерение, как хозяин дома приказал мне войти и, захлопнув за мной дверь, запер ее на засов. В камине жарко горел огонь, но только отсвет его и освещал всю огромную комнату, пол которой сделался тускло-серым; и блестящие когда-то оловянные блюда, от которых я девочкой, бывало, глаз не могла оторвать, тоже потускнели под слоем пыли. Я спросила, нельзя ли мне позвать горничную, чтоб она отвела меня в спальню. Мистер Эрншо не удостоил меня ответом. Он шагал из угла в угол, заложив руки в карманы и, видимо, совсем забыл о моем присутствии; и он, казалось, так ушел в себя и таким глядел мизантропом, что я не решилась снова обеспокоить его.

Вас не удивит, Эллен, что у меня было очень невесело на душе, когда я сидела – не одна, но хуже, чем одна – у негостеприимного очага и думала о том, что в четырех милях отсюда стоит мой приветливый дом и в нем все, кто мне дорог на свете; но между нами как будто лежал весь Атлантический океан, а не четыре мили – мне их не перейти! Я спрашивала у себя самой: куда мне податься, где искать утешения? И среди всех моих горестей – только упаси вас Бог передать это Эдгару или Кэтрин – больше всего меня угнетало вот что: отчаяние, что мне не найти никого, кто мог бы или захотел бы стать моим союзником против Хитклифа! Я почти с радостью ехала на Грозовой Перевал, потому что под его кровом мне не придется быть постоянно один на один с моим мужем; но Хитклиф знал, среди каких людей нам предстояло жить, и не боялся вмешательства с их стороны.

Я сидела и думала, а время уныло тянулось: пробило восемь часов и девять, а мистер Эрншо все шагал по комнате, уронив голову на грудь, в полном молчании, и только порой у него вырывался стон или злобный возглас. Я прислушивалась, не раздастся ли в доме женский голос, и предавалась бурному раскаянию и мрачным предчувствиям, которые прорвались наконец безудержным рыданием. Я сама не замечала, что горюю так открыто, покуда Эрншо не остановил свой размеренный шаг и, став прямо передо мной, воззрился на меня с проснувшимся вдруг любопытством. Пользуясь его минутным вниманием, я закричала:

– Я устала с дороги, я хочу спать! Где горничная?

Проводите меня к ней, раз она не идет ко мне!

– Горничных у нас нет, – ответил он, – вам придется обслуживать себя самой!

– А где мне лечь? – рыдала я. Усталость и горе меня так придавили, что я забыла думать о своем достоинстве.

– Джозеф отведет вас в комнату Хитклифа, – сказал он. – Отворите эту дверь, он там.

Я уже было пошла, когда вдруг он остановил меня и добавил очень странным тоном:

– Заприте, пожалуйста, вашу дверь на ключ и на задвижку. Не забудьте!

– Хорошо! – сказала я. – Но зачем, мистер Эрншо?

Меня не слишком прельщала мысль добровольно запереться с Хитклифом.

– Вот, смотрите! – сказал он в ответ, вытаскивая из жилетного кармана необычайного вида пистолет с прилаженным к стволу обоюдоострым складным ножом. – Это великий искуситель для отчаянного человека, не правда ли? Я не могу устоять, и каждую ночь поднимаюсь с этой штукой наверх и пробую его дверь. Если однажды я найду ее открытой, ему конец! Я это сделаю неизменно… Хоть каждый раз я за минуту перед тем перебираю сотню доводов, которые должны бы меня остановить, какой-то дьявол толкает меня махнуть на свои планы и убить врага. Борись не борись с этим дьяволом, а наступит час, и вся рать ангелов небесных не спасет вашего Хитклифа!

Я с интересом разглядывала пистолет. Отвратительная мысль возникла у меня: как буду я сильна, если завладею этим оружием! Я взяла его в руки и потрогала лезвие. Эрншо, удивленный, следил за выражением, отражавшимся короткую минуту на моем лице: то был не ужас, то была зависть. Он ревниво выхватил у меня пистолет, закрыл нож и снова спрятал оружие на груди.

– Можете ему рассказать, мне все равно, – заявил он. – Предостерегите его, охраняйте. Вы, я вижу, знаете, в каких мы с ним отношениях: грозящая ему опасность вас не потрясла.

– Что сделал вам Хитклиф? – спросила я. – Какую нанес он вам обиду, что заслужил такую ненависть? Не разумней ли было бы предложить ему съехать?

– Нет! – прогремел Эрншо. – Пусть он только заикнется о том, чтобы оставить меня, и он – мертв. Уговорите его это сделать, и вы – убийца! Что ж, неужели я должен потерять все без шанса отыграться? А Гэртону стать нищим? Проклятие! Нет, я верну свое: и его золотом я тоже завладею… Потом пролью его кровь! А его душа пойдет в ад! И ад, когда примет такого постояльца, станет в десять раз черней, чем был!