Грозовой перевал

Скажите Эдгару, что я бы отдала все на свете, чтобы снова увидеть его… что уже через сутки после моего отъезда сердце мое вернулось на Мызу, и в этот час оно все еще там, полное теплых чувств к нему и Кэтрин! Однако последовать за своим сердцем я не могу (эти слова подчеркнуты) – ждать меня они не должны; могут строить какие угодно догадки – только пусть не думают, что всему виной мое слабоволие или недостаточная к ним любовь.

Дальнейшее в этом письме для вас одной. Мне надо спросить вас о двух вещах: во-первых, как вы умудрялись, когда жили здесь, сохранять обычные добрые наклонности, свойственные человеку по природе? Ни в ком из тех, кем я здесь окружена, я ни разу не встретила чувства, схожего с моими чувствами.

Второй вопрос, очень занимающий меня, таков: впрямь ли мистер Хитклиф человек? И если да, то не безумен ли он? А если нет, то кто же он – дьявол? Не буду говорить вам, по каким причинам я об этом спрашиваю; но заклинаю вас, объясните мне, если можете, за кого я вышла замуж? Только сделайте вы это, когда придете меня навестить, вы должны прийти, Эллен, и как можно скорее. Не пишите, а зайдите и принесите мне хоть несколько слов от Эдгара.

Теперь послушайте, как меня приняли в моем новом доме – хоть нужно немало воображения, чтобы я могла так называть Грозовой Перевал. Не стоит останавливаться на таких пустяках, как недостаток внешних удобств: они занимают мои мысли только в ту минуту, когда я спохватываюсь, что их нет. Я смеялась бы и плясала от радости, если бы вдруг оказалось, что все мое несчастье заключается в отсутствии комфорта, остальное же – только неправдоподобный сон!

Солнце садилось за Мызой, когда мы повернули к вересковым полям; значит, время близилось к шести часам; и мой спутник задержался на полчаса – осмотреть получше парк и сады, а может быть, и все поместье, – так что было уже темно, когда мы спешились на мощеном дворе вашей фермы и ваш бывший сотоварищ, Джозеф, вышел встретить нас при свете маканой свечи. Скажу к его чести, он это сделал со всей учтивостью. Прежде всего он поднес свой огарок к моему лицу, неодобрительно сощурил глаз, выпятил нижнюю губу и отвернулся. Потом принял обоих коней, отвел их на конюшню и вышел снова, якобы за тем, чтобы запереть «внешние ворота», – как будто мы живем в старинном замке!

Хитклиф остался поговорить с ним, а я прошла на кухню – грязную, неприбранную дыру; вы, право, не узнали бы ее, так она изменилась с той поры, как была в вашем ведении. У огня стоял озорной мальчишка крепкого сложения, неопрятно одетый; но глаза его и складка рта напомнили мне Кэтрин.

«Это племянник Эдгара, – подумала я, – значит, некоторым образом и мой; я должна поздороваться с ним за руку и… ну да, поздороваться и поцеловаться. Следует сразу же установить добрые отношения».

Я подошла и, пытаясь поймать его плотный кулачок, сказала:

– Как поживаешь, дружок?

Он ответил выражениями, которых я не поняла.

– Будем друзьями, Гэртон? – снова попробовала я завязать разговор.

Наградою за мою настойчивость была ругань и угроза напустить на меня Удава, если я не отстану.

– Эй, Удав, малыш! – шепнул маленький бездельник, поднимая бульдога, не очень породистого, с его подстилки в углу. – Ну, теперь ты уберешься? – спросил он повелительно.

Мне еще не надоела жизнь, и это побудило меня быть сговорчивей. Я отступила за порог и стала ждать, когда придут другие. Мистера Хитклифа нигде не было видно; а Джозеф, когда я последовала за ним на конюшню и попросила проводить меня в дом, уставился на меня, что-то проворчал и, сморщив нос, ответил:

– Матерь Божия! Доводилось ли когда доброму христианину слышать такое! Пищит и стрекочет! Как тут разберешь, что она говорит?

– Я говорю: проводите меня, пожалуйста, в дом! – прокричала я, полагая, что он глух, но все же сильно возмущенная его грубостью.

– Вот еще! Будто мне и делать больше нечего, – ответил он и продолжал свою работу, время от времени наводя на меня фонарь и с величественным презрением разглядывая мое платье и лицо (платье слишком нарядное, но лицо, несомненно, как раз такое унылое, как мог он пожелать).

Я обошла весь двор и, пробравшись через калитку к другому выходу, решилась постучать в надежде, что выйдет более вежливый слуга. Некоторое время спустя мне отворил высокий изможденный человек без шейного платка и вообще крайне неряшливый с виду; лицо его тонуло в копне косматых волос, свисавших на плечи; и у него тоже глаза были, точно призрачное отражение глаз Кэтрин, но далеко не такие красивые.

– Что вам нужно здесь? – спросил он угрюмо. – Кто вы?

– Раньше меня звали Изабеллой Линтон, – ответила я. – Мы с вами встречались когда-то, сэр. Недавно я вышла замуж за мистера Хитклифа, и он привез меня сюда – надеюсь, с вашего разрешения.

– Так он вернулся? – спросил пустынник, глядя на меня голодным волком.

– Да, мы только что приехали, – сказала я. – Но он меня оставил у кухонной двери, а когда я хотела войти, ваш сынок вздумал разыграть из себя сторожа и напугал меня, едва не спустив бульдога.