Грозовой перевал

Вы мне рассказывали, Эллен, про обычаи вашего прежнего господина. Он явно на грани сумасшествия: во всяком случае, был на грани вчера ночью. Возле него я трепетала от страха, и общество угрюмого невежи-слуги показалось мне более предпочтительным. Мистер Эрншо снова молча зашагал по комнате, и я, откинув задвижку, проскользнула в кухню. Джозеф, сгорбив спину, заглядывал в большую кастрюлю, качавшуюся над огнем; а на скамье подле него стояла деревянная миска с овсяной крупой. Вода в кастрюле закипала, и он повернулся, чтобы запустить руку в миску. Я сообразила, что это варится ужин, и так как проголодалась, то решила сделать его съедобным; итак, я резко крикнула: «Овсянку сварю я!» – и отодвинув от него посудину, стала снимать с себя шляпу и амазонку. – Мистер Эрншо, – продолжала я, – предлагает мне самой себя обслуживать: я готова. Я не собираюсь разыгрывать среди вас госпожу, я боюсь, что иначе умру тут с голоду.

– Боже милосердный! – заворчал он, усаживаясь и поглаживая свои полосатые чулки от коленей до щиколоток. – Ежели тут начнутся новые распорядки, когда я еле-еле приладился к двум хозяевам… ежели посадят мне на голову еще и хозяйку, – похоже на то, что пора отсюда выметаться. Не думал я дожить до такого дня, когда мне придется уходить с обжитого места, да сдается, этот денек недалек!

Его причитания оставались без ответа: я быстро приступила к работе, вспоминая со вздохом то время, когда она была для меня веселой забавой; но мне пришлось поскорей отогнать эти мысли. Они меня наводили на воспоминания о прежнем счастье, и чем сильней была опасность воскресить перед собой его картины, тем быстрей вертела я в кастрюле ложкой и тем чаще подсыпала в воду пригоршни крупы. Джозеф с возрастающим возмущением следил за моей стряпней.

– Ну-ну! – восклицал он. – Сегодня, Гэртон, ты не станешь есть за ужином кашу: в ней будут только комья с мой кулак величиной. Ну вот, опять! Я бы на вашем месте бросил туда все сразу – с чашкой вместе. Так! Теперь только снять с огня, и готово! Тяп да ляп! Счастье еще, что не вышибли дна в котелке!

Овсянка моя, признаюсь, была сыровата, когда ее разлили по тарелкам; их поставили четыре, и принесли из коровника большую кринку парного молока на целый галлон, которую Гэртон придвинул к себе и начал, расплескивая, лакать из нее. Я возмутилась и потребовала, чтоб ему налили его порцию в кружку, потому что мне будет противно пить из сосуда, с которым так неопрятно обращаются. Старый грубиян счел нужным обидеться на меня за эту брезгливость: он несколько раз повторил, что мальчик такой же благородный, как я, и такой же здоровый, и его, Джозефа, удивляет, с чего это я «так о себе воображаю». Между тем маленький негодяй продолжал лакать и косился на меня с вызывающим видом, пуская слюни в кувшин.

– Я пойду ужинать в другую комнату, – сказала я. – Есть у вас гостиная?

– Гостиная? – ухмыльнулся слуга. – Гостиная! Нет, гостиных у нас нет. Если наше общество вам не по нраву, сидите с хозяином; а если вам не по нраву его общество, сидите с нами.

– Так я пойду наверх, – ответила я. – Отведите меня в какую-нибудь комнату.

Я поставила свою тарелку на поднос и пошла принести еще молока. Сердито ворча, Джозеф встал и поплелся впереди меня: мы поднялись на чердак; он открывал то одну, то другую дверь, заглядывая в помещения, мимо которых мы проходили.

– Вот вам комната, – сказал он наконец, толкнув не дверь, а расшатанную доску на петлях. – Здесь достаточно удобно, чтобы скушать тарелку каши. В углу тут куль пшеницы, грязноватый, правда. Если вы боитесь запачкать ваше пышное шелковое платье, постелите сверху носовой платок.

«Комната» оказалась просто чуланом, где сильно пахло солодом и зерном; полные мешки того и другого громоздились вокруг, оставляя посередине свободное пространство.

– Что вы, право! – вскричала я, с возмущением повернувшись к нему. – Здесь же не спят. Я хочу видеть свою спальню.

– Спальню? – переспросил он насмешливо. – Вы видели все спальни, какие тут есть, – вон моя.

Он указал на второй чулан, отличавшийся от первого только тем, что стены его были не так заставлены и в одном углу стояла большая, низкая, без полога кровать, застланная в ногах синим одеялом.

– На что мне ваша, – возразила я. – Полагаю, мистер Хитклиф не живет с вами под самой крышей?

– О! Вы хотите в комнату мистера Хитклифа? – вскричал он, точно сделав новое открытие. – Так бы сразу и сказали! Я бы тогда прямо без околичностей ответил вам, что ее-то вам видеть никак нельзя – он, к сожалению, держит ее на запоре, и никто туда не суется – только он один.

– Милый у вас дом, Джозеф, – не сдержалась я, – и приятные живут в нем люди! Наверно, все безумие, сколько есть его на свете, вселилось в мою голову и в тот день, когда я надумала связать с ними свою судьбу! Впрочем, сейчас это к делу не относится. Есть же еще и другие комнаты. Ради Бога, не тяните и где-нибудь устройте меня.