Грубиян

Я внимательно посмотрел на своих друзей и даже сквозь алкогольный туман осознал, что на самом деле никто из них не переживает так остро, как это делаю я. А потому я вновь позволяю себе отключить мозги и забыться в спасительном дурмане бухла.

Когда обе бутылки коньяка были приговорены и «случайно» разбиты, потому что не всем удаются идеальные трёхочковые, я извлекаю из холодильника три бутылки вишнёвой водки, и банкет продолжается. Бубнящий что-то под нос Егор вытаскивает из кармана джинсов телефон и набирает чей-то номер.

— Ты куда звонишь, придурок? — отвешивает ему подзатыльник Кирилл.

Егор машет на него рукой.

— Один раз ведь живём, — отвечает, и по его взгляду я понимаю, что сейчас он сделает какую-нибудь херанину, от которой наши шансы дожить до утра резко сократятся.

Так и оказалось: Корсакову явно не хватило жидкости на нашем столе, так что он заказал целый ящик старого-доброго «Блю Курасао».

— А что за развлекательную программу ты там придумал? — спросил Кирилл, обращаясь к Костяну.

Я смекнул, что если бы он пил столько же, сколько я, к примеру, он бы про эту самую программу вспомнил бы только в день свадьбы собственного ребёнка.

Костян хмыкнул и, пошатываясь, направился куда-то вглубь дома.

— Не расхерачь там где-нибудь свою морду, — «каркаю» я, потому что из-за двери доноситься характерный звук целующегося с паркетом тела, свидетельствующий о том, что мой друган не дошёл до пункта своего назначения.

Поднимаюсь на ноги и выхожу в коридор, наблюдая, как Костян цепляется за стену, пытаясь подняться. Я обречённо вздыхаю, так как сам едва стою на ногах, но не бросать же друга в беде… Короче, ёбаная моя доброта, потому что через пару секунд на полу сидим мы оба.

— Хули ты попёрся сюда в одиночку, пьянь? — ворчу на друга, а самому хочется тупо ржать во весь голос. — Ты сидел-то с трудом, шатался во все стороны, как холодец на тарелке. А ещё МЕНЯ долбоёбом называют…

— Хлеба народу хватило, теперь ему зрелищ подавай, — жалуется Костян.

— Понедельник будет тяжёлым… — вздыхаю.

— Об этом предлагаю подумать завтра, — возражает возникший в коридоре Кирилл. — Там Лёха на спуск собрался.

Кидаю на Костяна удивлённый взгляд.

— А я думал, ты — верхушка неудачной ветви эволюции.

Когда мы наконец-то снова смогли стоять на ногах и вышли на улицу, Лёха уже нетвёрдой походкой тащился в сторону холма, волоча по земле лыжи и палки от них.

— Я пришлю цветов на твою могилку, — кричу ему в спину, на ходу натягивая аляску.

Рука никак не желала впихиваться в куртку, и я уже собирался спросить, какое чмо её зашило, когда понял, что всё это время вместо рукава пытался всунуть руку в капюшон.

Лёха на секунду тормозит и оборачивается.

— Вот щас реально обидел, — бурчит он и возобновляет своё движение. — Ещё чуть-чуть — и у тебя станет на одного лучшего друга меньше.

Скорее всего, Лёха что-то другое имел в виду, когда говорил это, но его ответ был точно в тему.

— Так я об этом и говорю, — ржу в ответ и зарабатываю ещё один осуждающий взгляд. Лёхино самолюбие становится очень уязвимым, когда он в дрова, поэтому приходится переводить шутку в другую плоскость. — Не вижу смысла быть рядом с человеком, который не ценит моих элегантных подъёбов и не понимает мой циничный чёрный юмор.

За спиной звонит чей-то телефон, и я автоматически оборачиваюсь. У Кирюхи. Ну тут всё ясно…

— Привет, малышка, — словно плюшевый кот, мурлычет он в трубку.

Дальнейший разговор стараюсь не слушать, потому что уже сейчас готов блевать радугой и сахарной ватой розового цвета от этих телячьих нежностей. Догоняю Лёху, увеличивая расстояние между собой и остальными, и закидываю руку ему на плечо.

— А ты рисковый парень, а? — глупо ухмыляюсь я.

Лёха отвечает не менее глупой улыбкой.

— Это с рождения. В школе я был настолько рисковый, что хуярил домашку сразу в чистовик.

— Самоубийца, — откровенно ржу.

Описывать целиком спуск Лёхи не вижу смысла, потому то описывать толком нечего: даже не успев как следует нацепить лыжи, этот увалень кубарем скатился вниз. Понятия не имею, как он при этом не умудрился ничего себе не сломать, но сопли побил знатно. Ну и лыжи превратились в кучу трухи.

— Живой? — спрашивает Егор, когда мы спускаемся вниз не намного лучше Лёхи.

— Пять минут, полёт нормальный, — бормочет тот.

Костян громко фыркает.

— Если ты пытаешься шутить, значит, всё в порядке.

Лёха вскидывает на него недоумённое лицо.

— Пытаюсь? То есть, было не смешно?!

— Смешно, смешно, — успокаивает его Егор, и мы все вместе пытаемся вернуть Лёху в вертикальное положение.

Обратный путь помню смутно; знаю только, что к нашему приходу под дверью топтался курьер, притащивший ящик бухла. На ходу выхватываю бутылку и тут же основательно прикладываюсь к ней, не давая организму возможности оклематься и прийти в себя.