Вот доктор Голев. Даже сидя во главе стола, он умудряется выглядеть неприметно, как бы предоставляя происходящему – происходить, а себе отводя скромную роль наблюдателя. Он похож на молодого человека из прошлого столетия. На этакого состоятельного, или даже очень богатого, имеющего влияние в своей сфере мажора-профи, который, впрочем, успешно прячется под образом хорошо воспитанного скромного программиста.
Коротко стриженные темные волосы, серые внимательные глаза (но это внимание – приглушенное, мягкое, не настаивающее), чуть приподнятые уголки губ – как бы намек на готовность приветливо улыбнуться в ответ на любой сторонний взгляд, остановившийся на этом лице намеренно или случайно. Однако и это впечатление обманчиво: расцветать в улыбках доктор как раз таки не спешит. Хватит с вас и приподнятых уголков.
Внешность доктора Голева комфортна. Да, именно так Альба описала бы ее одним словом. Комфортна. А если бы рисовала его портрет, взяла бы сепию, даже всего один оттенок сепии – жженую умбру. Кое-где сгущала бы ее чуть сильнее, кое-где растушевывала бы до полупрозрачной дымки, но ничего лишнего, никаких посторонних цветовых вкраплений. И – линии. Плавные, волнообразно скругленные линии, перетекающие одна в другую. Ничего резкого, внезапно обрывающегося, царапающего восприятие. Замкнутая система.
Сидящая по левую руку от него Натэлла Наильевна – это, конечно, нечто глянцевито-зеленое, чешуйчатое. Неприятное.
Доктор Ларри – малиновый. Большая малиновая клякса в фиолетовый горох.
Фадей – медно-красный. Ирвин – янтарный. Закария – молочный шоколад.
Что же касается бывших
Словно в подтверждение Альбиных мыслей, чья-то нога коснулась под столом ее ноги, интимно скользнула вверх по подъему голени. Альба вздрогнула и в замешательстве подняла глаза на сидевшего напротив Модеста. Моди Биг смотрел на нее с самодовольной сальной ухмылочкой. Встретив взгляд, нахально подмигнул:
– Подумать только, какая шикарная бэйба пряталась у тебя внутри!
– В тебе тоже сидел вон какой мачо! – не растерялась Альба, но ногу все-таки отодвинула.
– Может, прогуляемся после обеда? – продолжал клеиться Модест. – Когда ты последний раз гуляла по лесу с мачо?
Моди разве что не облизывался.
Альба поежилась:
– Да нет, спасибо. Дай мне для начала прийти в себя. Я… я еще не привыкла к этому телу.
– К этому телу! – передразнил Модест. – Прямо как в ужастике про пересадку мозгов. А?! Ха-ха!! Вот сейчас – р-раз! – как замкнет в этих мозгах что-нибудь, а мы и насладиться не успели… Может, не будем время терять, воспользуемся по-быстрому? А-ха-ха-ха! А?!
Поздно вечером Натэлла Наильевна нашла Голева в его привычном месте – в одной из оконных ниш на веранде Башни. Силуэт доктора четко вырисовывался на полотне джутовой занавески и был похож на силуэт замечтавшегося студента.
Натэлла Наильевна помнила времена, когда он и был им, студентом лечфака, кадыкастым, смешливым, жутко похотливым (особенно в первые месяцы их романа) Сашкой Голевым. Времена ушли, того мальчишки давно уже нет, а силуэт – остался. Вот он – сидит, залитый лунным светом, прекрасный, тонкий, словно какой-нибудь юноша-анимэ из популярных у школьников сериалов, и медитирует на подсвеченный фонарями ближний лес.
– Кх, – привлекла к себе внимание Натэлла Наильевна.
– Не спится, Наташ? – не оборачиваясь, отозвался доктор Голев из своего укрытия.
– Не мне одной. Сегодня, кажется, наши контуры решили взять реванш и оторваться за все бесцельно прожитые годы.
Занавеска отъехала в сторону. Доктор Голев спрыгнул с подоконника – пружинисто-легко, по-молодому. Он все делал именно так. Так, как делал бы, будь ему двадцать лет. «Недостаточно просто
– Пусть себе резвятся, – подмигнул доктор Голев бывшей жене. – Нам ведь не жалко, правда?
– Да ради бога.
– Может, и мы последуем их примеру? Коль уж ты здесь…
– Нет, спасибо! – отрубила Натэлла Наильевна несколько более категоричным тоном, чем того требовала ситуация. – Вечно ты со своими дурацкими шутками, Голев! Я пришла сюда вовсе не для того, чтобы…
– Эх, – издал доктор Голев печальный вздох. – А я уж было обрадовался. Решил на секунду, что мы еще не совсем чужие… на этом празднике жизни.
– Уж ты-то точно нет, – парировала Натэлла.
– А ты?