Группа крови на плече

Все одобрительно закивали. Приучены были в случае необходимости и за меньшее время ночного сна восстанавливаться и усталость копить постепенно, растягивая силы до конца операции.

— Если кому невмоготу будет, — Черный многозначительно посмотрел на нас с грузином (очевидно, не особо верил в нашу выносливость), — таблеточки у меня есть волшебные. Бодростью духа заряжают и настроение поднимают. Будете как солдаты Урфин Джюса, его дуболомы ни в сне ни в еде не нуждались. Но это на самый крайний случай.

Хм-м… А у командира колеса чего-то амфетаминового есть. Это хорошо. В критической ситуации сильно подмогнут. Если надо, например, дня три не спать, а по джунглям хреначить, самое-то будет. Потом, конечно, истощение настанет. Организм возьмет свое. Но главное, пока отходняки не начались, до базы успеть добежать. А там уже и «проболеться» можно. Нервное и физическое истощение и обезвоживание подлечить.

— Спасибо, командир, за таблеточки, — ответил я, хитро улыбаясь. — Только они мне ни к чему. Там, откуда я родом, другой допинг в почете.

— Это какой же?

— Водочка называется, ну или ее старший брат Самогоныч. Нет такого лекарства у тебя случайно? Я бы хоть сейчас подлечился. Так сказать, для профилактики.

По лагерю пробежал смешок.

— Отставить бухать! — замотал головой командир. — Спирт только для наружной дезинфекции, внутрь — при переохлаждении. А так как снега я здесь не ощущаю, остается только ранки им промывать. Всем ясно?

— Ясно, — вторили друг другу погрустневшие голоса, слишком рано уверовавшие в то, что я уговорю командира раздать всем по пятьдесят грамм фронтовых.

Неправильный Черненко командир. Не пьянки же ради, духа боевого для… Хотя в рейде, конечно, не положено.

Первым на дежурство заступил рыжик. Радист Огонек. Я лежал в своем шалашике (не спалось что-то, видать, отоспался на базе на несколько дней вперед) и видел сквозь просветы в стене, как он что-то сосредоточенно царапает в измятом блокнотике. Костерок играл отблесками на его веснушчатом лице. Я вылез из шалаша, один хрен не спалось, следующим его я должен сменить. Смысла нет овец считать. Тем более что это мне никогда не помогало. Один раз даже до десяти тысяч досчитал, и утро настало.

— Что кропаешь? — спросил я Веню.

Тот инстинктивно прижал блокнот к груди, будто мать младенца, посмотрел на меня, но уловив в моем взгляде доброжелательность и любопытство, положил книжицу обратно на колени.

— Стихи.

— Сам пишешь?

— Ага…

— Интересно, почитаешь?

— Да они так себе, — попытался обесценить свою нетленку связист. — Ничего особенного.

— Ну как знаешь… — Я подбросил в костер дровишек и про себя стал считать. Один, два, три, четыре, пять…

— Ладно, слушай…

Чуть ошибся я. Думал, что на три сдастся. Каждый писака хочет быть услышан публикой. Иначе зачем писать?

Веня читал шепотом, чтобы никого не разбудить. Стишки поначалу показались наивными и по-школьному курносыми, но было в них что-то родное. Страсть как захотелось домой. Правда, дома сейчас нет, того, каким я его помнил. Но есть Союз. Он тоже родной. Те же березки-матрешки, только города по-другому называются. Куйбышев, Свердловск, Горький. Эх… Жизнь моя жестянка. Разбередили душу буриме, не мое это — поэзия…

— Ну как? — с придыханием спросил Огонек, уставившись на меня в ожидании вердикта.

— Не Пушкин, конечно, но лично для меня ничуть не хуже… Правда понравилось.

— Спасибо, — парень расцвел, как солнышко на восходе. — Наши не понимают. Говорят, что стихоплетство — это занятие для рефлексирующих слабаков.

— Не слушай никого, Веня, брехня это. Говорят, даже Сталин стихи писал. Правда, на грузинском. Иди спать, смена твоя скоро закончится. Следующий я по списку.

— Спокойной ночи, Коля, — сказал рыжий и нырнул в шалаш.

Я даже не понял сразу, что это он мне сказал. Ух, блин… К имени своему новому привыкать еще и привыкать. Коля, Коля, Николай, сиди дома, не гуляй… Эх… Занесло же меня в жопу мира. Одно радует: ждет меня на базе девчуля, хоть и не русская, но понимает меня, как никто другой здесь. А докторше я все-таки букетик подарю, когда вернусь. Отблагодарить надо за все красивое…

* * *

Через пару дней пути джунгли вдруг оборвались, и перед нами раскинулась… пустыня. Нет, деревья здесь, конечно, были, вернее, то, что от них осталось. Засохшие поверженные исполины валялись в изуродованной «лунными» кратерами земле. Искореженные пни торчали словно надгробия на многие километры впереди.

— Что за хрень? — Я приложил ладонь козырьком ко лбу. — Апокалипсис сюда перенесли?

— Так американцы с джунглями борются, — пробасил здоровяк-снайпер Саня по прозвищу Пушкин. — Сначала отравой с самолетов поливали, теперь вот бомбами и напалмом заваливают. Они же как рассуждают? Не будет джунглей, не будет и вьетнамцев. Только Вьетконг этим не проймешь. Даже если деревьев не будет, они, как мыши, в норах прятаться будут. Зря американцы стараются. Только природу губят.

«Лунный пейзаж» пришлось обходить. Через поваленные деревья продираться — то еще занятие. Сделав немаленький крюк, потеряли еще полдня. Уже почти под вечер вновь зашли под покров леса.

* * *