Группа специального назначения

Мотоцикл спрятали в кустах — он выполнил свое предназначение. Дальше ползли по полю. Военное присутствие в северном лесу, похоже, наращивалось — там беспрерывно что-то лязгало и гудело. Светили прожектора, периодически прошивая поле. Разведчики прятались в канавах. Полковник не внял предупреждениям и сделал попытку вырваться. Его прижали к земле, накормили черноземом, Шелестов зачитал ему ультиматум: за каждую подобную попытку, господин полковник, мы ломаем вам палец на руке, договорились? Десяти хватит? Подумайте хорошенько: на вашу разговорчивость на допросах это никак не повлияет, но будет очень больно. Как вы будете жить в плену без пальцев?

Вайсман прекратил сопротивление, теперь он впал в апатию. Ползли очень медленно, но к половине третьего ночи достигли края поля. Впереди тропа, за ней кусты, дальше Буг. Местность уже знакомая. На тропе мерцали огоньки — шел немецкий патруль. Пришлось опять сдавить горло пленнику — на одном доверии далеко не уедешь.

— Тише, командир, задушишь же… — предостерег Буторин. — Он и так уже весь красный…

Патруль растворился за кустами.

— Пошли, — скомандовал Максим. — У нас есть немного времени. Последний рывок, мужики, справимся?

Было бы глупо испортить все в последний момент! Вайсмана схватили под мышки, потащили к берегу. Буторин шел первым, прокладывал дорогу в зарослях. Вышли на берег, не удержались, покатились вниз. Полковник замычал — подвернул ногу. Остальные не пострадали.

— Раздеваемся к чертовой матери, — шипел Максим. — Не нужны нам эти драные лохмотья… И с Вайсмана все стаскивайте, пусть налегке идет. Одежду скрутить, привязать камни и — на дно… Эй, господин полковник, — Шелестов потряс пребывающего в прострации пленника, — раньше не было возможности спросить: вы плавать умеете? Советую не врать, вспомните про свои ухоженные пальцы…

— Командир, кончай, — поторопил Сосновский, — можем переправляться, наш наряд тоже прошел…

Это оказалось проще, чем представлялось. Откуда-то появились силы, открылось третье дыхание. Вайсман плыл самостоятельно — куда тут денешься? На середине реки его стало сносить, и вся группа устремилась вдогонку. Отменным пловцом Вайсман не был. Его поймали, развернули в нужном направлении. Он стал тонуть в том месте, где ноги уже коснулись дна! Конечности онемели. Он качался на воде, выставив вверх задницу.

«Якорь всплыл…» — сокрушался Сосновский, придавая пленнику вертикаль. Тот отплевывался, сделал слабую попытку вырваться и получил кулаком под нос: дескать, не русская водка, но тоже крепко!

Уже на берегу у полковника подкосились ноги, он повалился ничком. «Используем, как рычаг?» — из последних сил шутил Сосновский. Пленника вытащили на тропу. «Последняя стадия альпинизма какая-то…» — хрипел Буторин.

Люди падали без сил, сознание еле брезжило. Что-то прорывалось сквозь туман в голове, нашептывали голоса: триста метров на юг по тропе вдоль обрыва, потом в лес, там будет дорога, еще четыреста метров… Разведчики поднялись, стиснув зубы — как на штурм последней баррикады, пинали пленника: поднимайтесь, герр полковник! Вы уже в Советском Союзе, чувствуете пьянящий запах подлинной народной демократии? А ну, вперед, пока ускорение не придали!

Бежали, растянувшись, заплетались ноги. Мимо ползли деревья — очень медленно, но хорошо, что в нужную сторону! Майор помнил, где надо свернуть, но чуть не проворонил это место. Пошли по лесу, обнимая каждое встречное дерево, отыскали дорогу. Последние четыреста метров стали бесконечным марафоном. Знакомая поляна — интересно, их ждали? Рухнули без сил на землю…

Где-то рядом хлопнула дверца машины, кто-то выскочил на поляну.

— Мать честная! — Голос старшего лейтенанта Цветкова дрожал от волнения. — И не одни — с добычей…

И снова они натягивали на себя что-то чужое, скомканное, отдающее застарелым потом — люди Малютина предусмотрели все. Не беда, лишь бы доехать.

Машина тряслась по проселочным дорогам, объезжала посты армейцев и НКВД. Слипались глаза, окружающее воспринималось с трудом. Офицеры, оказавшись в расслабляющей обстановке, то и дело клевали носами. Пусть безжалостно трясет, пусть острые углы впиваются в ребра — все равно мы уже у своих!

Стонал связанный Вайсман. Его можно понять. Не оправдать, не посочувствовать, а только понять. Все рухнуло, жизнь потеряла смысл. Все, к чему он готовился, к чему шел, оборвалось, сделалось недосягаемым, превратилось в призрачный фантом. А главное, он отчетливо догадывался, что такое изощренный допрос в НКГБ и как тамошние мастера умеют развязывать языки…

Максим отключался, видения путались с реальными событиями.

В город въезжали дальними «огородами». Похоже, по дороге нарвались на проверку: Цветков изъяснялся матерками, совал постовым удостоверение, шипел, что это дело государственной важности, приказ самого первого секретаря, и если бойцы не хотят крупных неприятностей, они должны их немедленно пропустить…