Групповой портрет с дамой

Сам Борис до последнего момента пребывал в полной растерянности от нежданно свалившихся на него милостей судьбы, как узнал авт. из вполне заслуживающих доверия показаний бывшего солагерника Бориса, Петра Петровича Богакова. Богаков, ныне достигший шестидесятишестилетнего возраста, страдает тяжелым артритом: пальцы его до такой степени скрючены, что его приходится кормить с ложки и даже сигарету подносить ко рту. В свое время Богаков предпочел не возвращаться в Советский Союз. Он откровенно признается, что «не меньше тысячи раз в этом раскаивался и не меньше тысячи раз раскаивался в своем раскаянии». Множество доходивших до него сведений о судьбе бывших военнопленных, вернувшихся на родину, внушили ему страх; он нанялся к американцам, служил у них конвойным, стал жертвой маккартизма и перекинулся к англичанам, где также стоял на часах, но уже в синей английской форме. И хотя много раз подавал заявление о переходе в германское гражданство, в настоящее время гражданских прав не имеет. Ныне Богаков живет в приюте благотворительного церковного общества; свою комнату он делит с усатым и бородатым великаном, бывшим учителем украинской сельской школы по фамилии Беленко, который после смерти жены впал в меланхолию, время от времени прерываемую рыданиями, проводит почти все время в церкви или на кладбище, а в промежутках бродит в поисках простой вещи, которой за все время его пребывания в Германии, то есть за двадцать шесть лет, так ни разу и не нашел: он ищет соленые огурчики – «простые, деревенского засола, а не эти, деликатесные». Второй сосед Богакова, некто Киткин, ленинградец, на вид чрезвычайно болезненный и, по его словам, «изнывающий от тоски по родине»: тощий молчаливый человек, который, опять-таки по его же словам, «никак не может избавиться от тоски по родине». Время от времени между тремя стариками разгораются давние споры; Беленко называет Богакова «безбожником», в ответ получает «фашиста», Киткин бросает им обоим «болтуны», за что Беленко награждает его «старым либералом», а Богаков «реакционером». Так как Беленко переехал к ним в комнату только после смерти жены, то есть полгода назад, он считается «новеньким». Богаков не хотел беседовать с авт. о Борисе и его жизни в лагере в присутствии соседей, поэтому пришлось дожидаться момента, когда Беленко отправится в церковь, на кладбище или на «поиски огурчиков», а Киткин – прогуляться и, конечно, «раздобыть сигарет». Богаков объясняется по-немецки свободно, говорит просто и понятно, если не считать словечка «сносно», которым к месту и не к месту пересыпана его речь. Поскольку пальцы Богакова действительно сильно скрючены «из-за этого вечного стояния на посту, будь оно проклято, и ведь десятки лет, и ночью, и в холод, а последние годы даже с ружьем на плече», авт. вместе с Б. сначала стали прикидывать, как бы облегчить Б. процесс курения. «Что не могу без посторонней помощи закурить, это еще сносно, но и затянуться тоже не могу. А ведь я выкуриваю в день пять-шесть сигарет, а то и все десять, если они у меня есть». Наконец авт. (который здесь в виде исключения вынужден активно вмешаться в события) пришла в голову мысль попросить у дежурной сестры, сидящей в коридоре, штатив для капельницы; с помощью куска проволоки и трех прищепок для белья авт. вместе с дежурной сестрой (кстати, очаровательной) соорудил некую конструкцию, названную обрадованным Богаковым «сносной куревиселицей». С помощью двух прищепок проволочная петля прикреплялась к штативу, а в третью прищепку, висящую на петле на уровне рта Богакова, засунули сигаретный мундштук, который Богакову оставалось только посасывать, после того как «этот фашист-огуречник или этот сохнущий по родине задохлик с рожейогэпэушника» зажгут ему сигарету и сунут ее в мундштук. Нет смысла отрицать, что авт. благодаря сооружению «сносной куревиселицы» вызвал симпатию к себе у Б., что, естественно, развязало тому язык, равно как и тот факт, что сигаретными подношениями авт. существенно пополнил скромную сумму карманных расходов Богакова, составлявшую всего 25 марок в месяц; все это авт. сделал – и готов в этом присягнуть – отнюдь не только из эгоистических побуждений. А теперь перейдем к statement[7] Богакова, прерывавшемуся астматическими приступами и сигаретными затяжками, которое будет воспроизведено авт. без пауз и пропусков, в форме протокола.