Грусть улыбается искренне

Главное, это не доставляло никаких хлопот. Даже наоборот. Парень ощущал себя нужным и сильным, чувствовал, что его уважают и верят в него. Дома и в школе ведь только пинали, повторяя, что он ни на что не годен. А тут… столько внимания, столько добрых слов с её стороны.

Они проводили всякую секундочку вместе. Иногда по привычке начинали спорить и в шутку дуться друг на дружку. Но потом всё равно торопились извиниться и отметить перемирие бубликом с соком, что продавался в буфете на первом этаже. Инга приносила ему ужин всякий раз, когда Витька валялся с температурой под вечер и ленился идти в столовую. А он сидел с ней во время переливания крови, учил рисовать, рассказывал забавные истории из своей буйной жизни, например о том, как они с Лёшкой попёрлись зимой на речку, а домой вернулись с мокрыми ногами и ангиной. Инга слушала, не мигая и с таким вожделением, будто он говорил о каких-то приключениях или подвигах.

Случалось, она уставала и забавно щурилась, и ещё… у неё почему-то иногда подрагивали пальцы. Она немного пугалась этого, зажимала руки в кулачок и слегка взволнованными детскими-детскими глазами смотрела на Витьку.

А он жалел девочку и осторожно ласкал.

— Не страшно, — говорил. — Тамара же сказала, что это бывает.

Когда в больнице становилось совсем холодно, парень прижимал её к себе. Ему хотелось это делать, как хочется оберегать найденного в дождь на улице маленького, худого и мокрого котёнка. Это происходило естественно и безо всяких крамольных мыслей. Не любовь — любовь-то у Витьки была, — а просто высший уровень взаимопонимания. Когда слова не нужны.

По вечерам они гуляли, плотно закутавшись от свирепого ветра в куртки. Витька терпел Ингины стишки, а она — его громогласные песни.

Небо которые сутки готовилось расплакаться ливнями, но что-то постоянно не давало ему осуществить задуманное. Тучи всё сгущались, слетались, хмурились, угрожали… Дули северные ветры, но в коридорах больницы стояла необъяснимая тягучая духота.

— Три дня собирался. Ливанёт, — Инга вглядывалась в хмурящееся вечернее небо через окно в столовой. — Ты тоже дождь чувствуешь, правда?

— Чё?.. — парень, полулежавший на столе, нехотя приподнялся и подпёр тяжёлую голову.

— Ну самочувствие ведь меняется? — она отошла от окошка и села рядом. — Голова болит, нет разве?

— Болит, — Виктор кивнул слишком резко, и ему показалось, что мозги вот-вот разлетятся на осколочки. — О-очень.

Ужин давным-давно закончился. Малышня, посмотрев вечернюю сказку, отправилась на боковую, избавив несчастных мамочек от необходимости читать на ночь. И столовая, и коридоры пустовали, готовясь ко сну. Даже Шпала не бродил допоздна, как обычно, а одиноко страдал в палате — Золушкин сказал, что Эмму выпишут в ближайшие два дня, а его, голубчика, ещё подержат «под арестом».

Виктору же в маленькую палату не хотелось. От духоты некуда было деться, как будто природа в ожидании грозы заставила весь мир остановиться, замереть так, что даже воздух не шёл в лёгкие. В голове точно дрожали какие-то раскалённые пружины, а веки опускались сами собой. Но, как ни странно, спать не хотелось.

Утомленный взгляд зацепился за старый замок на узенькой неказистой двери, которую почему-то никто никогда не открывал, во всяком случае в Витькином присутствии.

— Инга, а что там? — он указал на подозрительную дверь.

— Если бы я знала, — девушка пожала плечами. — При мне только раз Тамара туда заходила, но, увы, я тогда не обратила внимания, зачем.

— А хорошо бы узнать, что от нас скрывают! — Витя, несмотря на плохое самочувствие, выпрямился и взбодрился.

— Да прям там, скрывают, — отмахнулась Инга. — Фильмов насмотрелся, а?

— Насмотрелся, — кивнул парень и потянулся, смачно зевнув. — Тут так нудно, что волей-неволей начнёшь искать приключения.

— Всё, друзья мои, — как того и следовало ожидать, на пороге выросла Наталья Тарасовна. — Кажется, уже десять? Я не ошиблась? Отбой! — она поманила пальцем Витьку с Ингой. — Вам, что ли, личное приглашение? Умылись, зубы почистили?

— Ага, — отозвались ребята хлипким нестройным хором.

— Ну всё, по палатам, — бодренько пропищала она, хлопая их по спине. — Давайте-давайте, по койкам. Я вам не Тамара Ивановна, в игровой на диване спать не позволю!

Нехотя передвигая ноги, мальчишка безразлично помахал подруге и пошёл в бокс. В пижаму переодеваться решил на скорую руку, даже свет не включая. Ему почему-то вдруг подумалось, что из какого-то окна той высотки, что напротив, может глядеть на больницу какой-нибудь зевака-полуночник. Витька и сам дома по ночам, когда не спалось, высовывался в форточку и наблюдал, что у кого делается: где свет зажёгся, где погас, кто не спал всю ночь, а кто проснулся ни свет ни заря… Зачем ему или ей так рано вставать, на работу или в институт?.. Иногда бывало жутко осознавать, что в каждой квартире, в каждом окне, в каждом этом маленьком светящемся квадратике своя особенная жизнь, свои неповторимые судьбы.