Грусть улыбается искренне

— Да сколько ж тут тебе осталось? — отчаянно спросила она, присев на ступеньку, когда они подошли к лестничной клетке. — Сегодня же выписка.

— Сколько-сколько. Много, — тоскливо вздыхая, Виктор присел рядом. — Золушкин и Тим сказали, что дела мои бяка и ещё месяцок надо поторчать в больнице. Я всё думаю: сколько?! Сколько можно?! Я и представить не могу, как продержусь ещё хотя бы сутки, а они!.. Золушкин обещал, мол, на недельку домой передохнуть всё же отпустят, но что мне та неделька несчастная?!

Замолчав, он прочёл в глазах собеседницы сперва непонимание, переходящее в искреннее удивление, и потом, как венец всему, сочувствие, не наигранное, а самое обычное настоящее сочувствие.

— Почему ты мне не говорил? — чуть слышно произнесла Инга. Её голос странно дрожал.

— Я думал, обойдётся. — прохрипел обессиленно парень и уронил голову на колени. Он и сам не понимал, почему только теперь решил всё ей рассказать. Лишь недавно эти тяжёлые мысли отпустили Витьку, боль утихла, он, попсиховав пару минут, почти смирился с фактом, почти принял то, что маяться в этой тоске, терпя тошнотворные таблетки, капельницы и редкие визиты друзей с передачками, придётся ещё долго. А теперь, ни с сего вроде бы ни с того, чувства накатили с новой силой, заставляя парня в сотый раз уже осмысливать и осознавать, что значит провести в больнице ещё целый месяц! Дикая тоска вперемешку с давящей осенней погодой легла на его спину, придавив сердце, примяв душу, заставив крепко сжиматься внутренне, чтобы не взвыть от досады.

Он нехотя поднял тяжёлую голову и распахнул глаза.

— Ну вот так вот, — разведя руками, сказал он Инге.

Она, почти не реагируя на слова, закусила губу и судорожно вздохнула, безумно глядя на мальчишку.

— Витька, — с трудом выговорила девочка, едва удерживая в глазах капли слёз, и повторила ещё слабее. — Витька…

Ничего не понимая, он нахмурился.

— Инг, что случилось?

Она не ответила и вдруг уткнулась в его свитер, заревев. Виктор испуганно вздрогнул. Плач встряхивал её худенькое тело так отчаянно, что, казалось, это никогда не прекратится. Маленькая, как вселенское горе, свернувшееся в комочек, девочка нервно сжимала в тонких пальцах ткань Витькиного свитера и плакала, не могла остановиться, будто не зная, о чём. Просто сидела и плакала. Горячие слезы скатывались ручейками по её щекам и тонули в крупной шерстяной вязке. Глядя на всё это с оторопью и полным непониманием, Виктор сам невольно, точно независимо от себя, задрожал.

— Инга, ну что с тобой такое? — затараторил сумбурно и растерянно парень. — Что-то случилось?

Слова услышаны не были, и он ненавязчиво отнял её руки от лица. Всхлипывая и дрожа, Инга спешно растёрла слёзы.

— Витька, а я… я ведь думала, что ты сегодня уйдёшь и мы больше не увидимся никогда, — она зажмурилась. — Я ведь была готова к этому. К тому, что мы гуляем вот так без дела, возможно, в последний раз. Я сказала себе, что плакать не буду. А теперь ты говоришь, что вернёшься. И я таки реву. Только уже от радости, кажется. Ты меня прости, для тебя ведь это горе, а я вот так по-свински радуюсь. Витька, прости. Я ничего не могу с собой поделать. Просто я бы по тебе скучала.

Ничего не говоря в ответ, Виктор протёр напряжённые глаза и почувствовал, как по спине бегут острые мурашки.

Ему почему-то стало страшно. Торопливо, почти не владея собственным языком, он попытался что-то сказать, но запнулся. Дрожащими руками парень аккуратно обнял её.

— Дурочка, — прошептал он на ухо тихо-тихо, когда трепет в горле прекратился, и спокойно выдохнул. — Успокаивайся, и чтоб больше я этих глупостей не слышал.

Думаешь, я бы по тебе не скучал? Кстати, я собирался в мае тебя на день рождения пригласить… А забывать вовсе и не думал. Скажешь тоже — «никогда не увидимся». Да пусть хоть через секунду меня выпишут, мы всё равно встретимся. За этими стенами мир не кончается.

— Ты не обижаешься? — с надеждой спросила она.

— Как ты можешь такое говорить? Конечно же, нет.