Грустная история со счастливым концом

А дальше Эраст Георгиевич с нарастающим раздражением услышал совершенно уж нелепый, дикий какой-то бред, будто бы Горожанкин умеет не только читать чужие мысли, но и управлять чужой волей... А что до чтения мыслей, то он хочет обучить этому искусству всех ребят...

Эраст Георгиевич почувствовал значительное облегчение, когда за Ритой закрылась дверь.

«Телепатия!..— подумал он.— Черт знает, что такое!.. Мистика!.. Хиромантия!.. Черная магия!.. И где?.. У меня в школе!..» Он походил немного по кабинету, чтобы успокоиться, и так как Эраст Георгиевич абсолютно не верил в черную магию, а верил в передовую науку, это. удалось ему довольно быстро. Вскоре он сам уже посмеивался над той несуразицей, которую только что услышал от Риты, и чтобы совсем отвлечься, вернулся к началу их разговора, то есть к Тане Ларионовой.

Тут он сравнил невольно Риту и Таню Ларионову и ощутил неожиданную симпатию к девушке, которая так бесстрашно призналась ему во всем... Он подумал, что защитил и, пожалуй, спас ее сегодня, и эта мысль доставила ему неожиданное удовольствие...

Потом он присел к столу, пододвинул к себе перекидной календарь и беглым косым почерком набросал:

«1. Обратить внимание биологов, химиков, физиков...

 2. Организовать лекции и беседы — против антинаучных предрассудков (особенно в 9 «Б»!).

 3. В индивидуальном порядке заняться Горожанкиным.

Поручить...»

Он стал думать, кому поручить, в индивидуальном порядке, Женю Горожанкина: перо его задержалось в воздухе, продолжая по инерции совершать короткие энергичные зигзаги, и задержалось бы, вероятно, ненадолго... Но, по-трепетав в воздухе, оно вдруг опустилось, повисло над столом и улеглось рядом с перекидным календарем: в кабинете появился... не кто иной, как сам Женя Горожанкин.

Разумеется, это было простым совпадением, но, тем не менее, пробел, который следовал в пункте номер три за словом «поручить», так и остался незаполненным.

И не успел Эраст Георгиевич сказать себе, что это, конечно же, простое и забавное совпадение, не успел он подумать, что появление Горожанкина очень кстати, теперь он сам, никому не перепоручая, поговорит с Горожанкиным, не успел он произнести вслух, что очень рад приходу Горожанкина, что давно собирался его пригласить к себе, но дела... дела... Короче, не успело все это произойти, как Женя сидел уже напротив директора, на том самом стуле, где до него сидела Рита, и смотрел на Эраста Георгиевича неотрывным, протяжным взглядом.

То есть, понятно, он, как всегда, был безупречно вежлив, он постучался в дверь перед тем, как войти, хотя, возможно, Эраст Георгиевич, занятый пометами в календаре, этого не расслышал; он подождал, пока Эраст Георгиевич сам пригласит его сесть, и только тогда попросил обсудить с ним одно чрезвычайно важное предложение. Однако Эрасту Георгиевичу, то ли под влиянием рассказа Риты Гончаровой, то ли по каким-то другим причинам, не беремся судить, показалось, что и поспешное приглашение сесть, и еще более поспешные слова о том, как рад он приходу Жени Горожанкина, и неуместное уж вовсе в разговоре с учеником, какое-то извиняющееся упоминание о делах — что все это вырвалось у него само собой, как-то помимо воли...

Внешне, однако, был он вполне спокоен, держался чуть покровительственно, чуть снисходительно, с юмором, как того и требовали обстоятельства.

Он спросил, правда ли то, что Женя читает мысли, внушает волю и т. п., и что, якобы, ему удалось убедить в этом не только ребят, но и самого Андрея Владимировича.

Женя с полной серьезностью отвечал, что все это правда, и тут же, не откладывая, перешел к делу.

Он сказал, что не собирается хранить свое умение в секрете, как цирковые фокусники или гипнотизеры, выступающие на эстраде. Он хотел бы научить всех желающих — пользоваться способностями, заложенными в них самой природой. А так как у многих ребят такое желание имеется, то он и просит разрешения организовать в школе специальное общество, а руководство доверить ему.

Эраст Георгиевич крайне редко выходил из себя, но иногда все-таки выходил.

Он вдруг ударил кулаком по столу и крикнул, что больше не намерен слушать всю эту чушь, не намерен выносить всю эту абракадабру, не намерен позволять морочить — ни себя, ни других!.. Это уж просто... просто черт знает что такое!..

Когда он стукнул кулаком по столу, массивная стеклянная пепельница слегка подскочила, но Женя не повели бровью.

Он с полнейшей невозмутимостью сослался на Ефремова, на Лема, на Бредбери, а когда Эраст Георгиевич, вторично выйдя из себя, закричал, что это же фантастика, что нельзя же...— Горожанкин ему напомнил Жюля Верна, которого в свое время называли только фантастом, напомнил Циолковского, напомнил кое-кого еще, например, Алексея Толстого, его гиперболоид, весьма похожий на нынешний лазер, и все это Женя произнес очень спокойно, хотя и несколько застенчиво, как бы с неловкостью за Эраста Георгиевича, который ведь сам, помимо него, Жени Горожанкина, все это должен знать.