Грустное лицо комедии, или Наконец подведенные итоги

Тут произошло самое интересное. На деньги, присланные «Газпромом», можно было снять ровно половину фильма. А что делать потом? Предположим, я сниму эту самую пресловутую половину. Но это же будут разрозненные сцены, какие-то из середины ленты, что-то будет снято из конца фильма, а отдельные эпизоды из начала. И что я буду делать с этими отдельными, не связанными друг с другом фрагментами? Из них ведь не смонтируешь даже короткометражку. И где я потом добуду средства на съемку второй половины кинокартины? Нет… Надо, пока не поздно, отказаться и отправить деньги обратно в «Газпром». Но съемочная группа уже истратила все деньги, выданные нам ФАККом. Если закрывать фильм, то ведь придется отчитываться о затраченном. А как? Вряд ли кто-то примет отчет пошитыми костюмами для исполнителей, кинопробами артистов, фотографиями найденной для съемки натуры, железнодорожными и авиационными билетами, ведомостями о зарплате. Готового продукта ведь нет. Положение было безвыходным. Возвращение денег выглядело бы идиотизмом, те, кто эти средства выделил, нас бы не поняли. Но как же поступить? Снимать или не снимать? Вечерами я решал твердо — не снимать. Не лезть в авантюру, у которой не может быть счастливого финала. Но по утрам, когда организм бодр (относительно, конечно!), приходили иные мысли. Вот какие: мы снимем полкартины, подмонтируем снятый материал, начнем его показывать (материал будет хороший, ведь группа собралась талантливая!), и обязательно найдется кто-то и скажет: «Дорогие наши! Вот вам деньги! Снимайте! Ваша картина нужна людям!» Вот такие наивные, глупые (не по возрасту) мысли посещали меня, и мы изо всех сил продолжали готовиться к началу съемок. Но вечером отчаяние снова охватывало меня. Мои горькие «размышлизмы» целиком разделяла со мной Эмма, не только жена, друг, но еще и редактор будущего фильма… А утром я снова бросался «в бой», чувствуя себя проходимцем и мошенником. Пока, наконец, я не решился — снимать! Наполеон говорил: «Главное — ввязаться в сражение… А там посмотрим!» Но, признаюсь, Наполеоном я себя не чувствовал… Мы все время ощущали, что в любую секунду все может накрыться.

Однако поговорим о главном. Как же мы нашли исполнителя роли Андерсена? Сергея Мигицко мы пригласили из Санкт-Петербурга совсем на другую роль. Но когда он появился в гримерной, взъерошенный, возбужденный, чуть-чуть заикающийся, непоседливый, улыбающийся и при этом внешне походивший на датского классика, я сразу же воскликнул:

— Да ведь это Андерсен!

Ему стали делать грим на главную роль, а потом начались кинопробы. Я репетировал с ним несколько сцен с разными исполнительницами. Работать с ним было нелегко, он частенько не понимал, чего я хочу. В пробах Мигицко показал себя не лучшим образом: иногда топорным, порой переигрывающим, частенько чересчур громогласным. Но при этом меня не покидало ощущение, что он сможет сыграть Андерсена. По психофизическим данным он, по-моему, очень совпадал с тем Андерсеном, которого я себе представлял. Кроме того, я чувствовал, что актерская палитра его весьма богата, но пока он явно не мог нащупать верные краски, совпадающие с образом. От меня требовались вера в артиста и терпение. Однако съемочной группе он не понравился. Я остался в единственном числе. Но продолжал верить, что я делаю правильный выбор. И, как мне кажется, не ошибся. Однако Мигицко не мог сыграть первую половину роли, когда герою четырнадцать лет, двадцать и двадцать семь. Требовалось найти молодого Андерсена, но не просто хорошего артиста, надо было умудриться разыскать актера, очень похожего на взрослого героя, по сути, двойника Мигицко. Я полюбопытствовал, нет ли у него сына. Оказалось, нет, только две дочери — старшая Катя, кстати, сыграла у нас в фильме маленький эпизод — молоденькую фрейлину в сказке «Свинопас».