Грустный день смеха

— Я уже давно жду, пока вы проснетесь, — начал объяснять толстяк. — Произошло какое-то недоразумение. Меня попросили спуститься сюда для беседы, и вот уже час никого нет. Дверь так плотно захлопнулась, что я не смог ее открыть. Стучать я не стал, чтобы не беспокоить вас. Катер, по-моему, куда-то идет. Вы из его команды?

Толстяку было жарко. Он то и дело доставал платок и вытирал им лысину. У него был хороший чистый клетчатый платок. И вообще его взяли не то что пас — в одних трусах. Он был в полном обмундировании, из нагрудного кармана кителя даже торчала шариковая ручка (потом я много раз благодарил судьбу за эту ручку — ею был написан почти весь дневник).

Наш новый элегантный товарищ по несчастью оказался очень словоохотливым.

— Мне сказали, что беседа продлится не больше, чем пятнадцать минут. Я повар. Отдыхал на речке вместе с компанией. Вышел погулять, случайно повстречался с вашим товарищем… э-э… кажется, его зовут Николаем… очень приятный молодой человек… Мы разговорились, и меня заинтересовало его предложение подвезти нам из дальних районов картошку… Меня попросили спуститься в эту каюту и подождать капитана. Такие вежливые молодые люди, а почему-то задерживаются. И потом, почему мы поехали? Может быть, они не поняли и подумали, что я поеду с ними заготовлять картошку? Вы не умеете открывать этот люк? А то как-то нехорошо получается. Люди проснутся, а меня нет. Будут искать, волноваться… А у нас на утро тройная уха. Тройную уху за пятнадцать минут не сваришь. Они там без меня всю рыбу перепортят.

— Рыбу! Уха тройная! Ха-ха-ха! — вдруг рассмеялся гомерическим смехом Роман. Оказывается, он давно не спал и слышал наш разговор.

Толстяк вздрогнул от неожиданности и выронил свою шикарную соломенную шляпу.

— Здравствуйте, — сказал он вежливо, приподнимаясь с кровати. — Вы уже проснулись?

— Он жалеет, что перепортят рыбу. Слышь, он очень беспокоится! — продолжал выкрикивать Сундуков, хохоча и дергая ногами. — А если тебя самого перепортят? А?

Толстяк растерянно оглянулся на меня. Он явно не знал, как относиться к поведению Романа.

— Видите ли, — сказал я, — здесь нет никакого недоразумения или ошибки. Вас выследили и похитили по всем правилам. Так же, как и нас.

Человек с соломенной шляпой в руках в величайшем изумлении заморгал белесыми ресницами.

— Похитили? Зачем?

— На колбасу! — выкрикнул Роман.

Толстяк пожал плечами, надел шляпу и полез на лестницу. Там он уперся руками в крышку люка и попытался ее открыть. Крышка, вполне понятно, не подалась ни на сантиметр. Тогда наш новый знакомый оглянулся, бросил мне с извиняющейся улыбкой шляпу и уперся снова, теперь уже помогая себе головой. Крышка крякнула, но осталась на своих позициях. Толстяк помучил ее еще минут пять и слез.

— Заперта, что ли? — высказал он предположение. Роман вскочил.

— Да расскажи ты ему! А то я сам расскажу! Неужели тебе непонятно, что здесь происходит?

— Называйте меня, пожалуйста, на «вы», — вдруг обиделся толстяк. — И хватит меня оскорблять. То, что я полный, это еще не дает вам права меня оскорблять.

— Я не оскорбляю.

— Присядьте, пожалуйста, сюда, — пригласил я толстяка. — Я вас сейчас введу в курс дела. Давайте познакомимся. Жора. Пока вольноопределяющийся. А это мой товарищ по несчастью Роман Сундуков, студент философского факультета, крупный специалист по Платону.

— Тихон Егорович Завьялов, шеф-повар столовой № 47,— в свою очередь представился толстяк.

— Очень приятно… Так вот, Тихон Егорович, я уже вам говорил, что случай с вами не ошибка, а сознательное преступление.

Далее я очень подробно рассказал шеф-повару столовой № 47 сначала о своем похищении, потом о похищении Романа Сундукова и обо всем, что с нами было дальше.

Во время моего рассказа Тихон Егорович хмыкал, крутил своей круглой лысой головой, смотрел на меня с усмешкой и, кажется, не поверил ни одному слову. Впрочем, на его месте я бы поступил так же.

После моего рассказа он даже немного повеселел.

— В молодости всегда тянет к розыгрышам, — сказал он. — Когда я был молодым, я тоже любил розыгрыши. Однажды мы так разыграли директора школы… Пойду я, ребята, все-таки узнаю, в чем дело. В самом деле — хамство. Уже, наверное, часов семь. Скоро все встанут, а уха не готова, меня затащили черт знает куда, небось и за час не доберешься.

Тихон Егорович взял кружку, напился и полез с ней опять на лестницу. Вскоре звонкие удары разнеслись по всему катеру.

— Обольют водой, вот и все, — предупредил я.

Но я ошибся. Крышка открылась. Появилась голова Николая.

— Какого черта! Кто дубасит? — спросил грубый спросонья голос.

— Можно мне с вами поговорить? — вежливо осведомился Завьялов. — Извините за шум, но у вас нет другой сигнализации…

— Ладно, вылазь.

Вернулся Тихон Егорович минут через двадцать. Вид у него был очень мрачный, на лбу большой синяк, костюм был испачкан и мокр.

— Вы пытались перепрыгнуть через борт? — догадался я.

Шеф-повар столовой № 47 ничего не ответил. Он прошелся по каюте, осмотрел ее более внимательно, еще раз напился, снял пиджак и сказал:

— Ладно, ребята, будем налаживать быт.