Груз

Освящение храма состоялось 26 мая (старого стиля) 1883 г., десять дней спустя после коронации Александра III, став завершением коронационных праздников. До великого дня Константин Тон не дожил двух лет, но он видел свое детище внешне законченным. Четверть века он был «ректором по части архитектуры» петербургской Академии художеств и часто бывал в Москве ради авторского надзора. Туда и обратно отправлялся с вокзалов, построенных по его проектам. И, вероятно, навещал другие свои московские постройки – Большой Кремлевский дворец, Оружейную палату, колокольню Симонова монастыря. Тон, к счастью, не дожил до времени, когда началось высокомерное отрицание всего им сделанного как «ложнорусской безвкусицы». Капризные критики придумали называть тоновские формы «сухими» и «холодными», а живопись храма – «безжизненной» и «антихудожественной». Пустозвонство про сухие формы можно отбросить, но что сказать о живописи? Сам я ее видеть, понятно, не мог, зато видел фрески Владимирского собора в Киеве, шедевра того же стиля. И там, и там работали равноценные команды художников, включавшие, среди прочих, в Москве Крамского, Сурикова, Литовченко, Корзухина, Семирадского, Маковского, а в Киеве – Васнецова, Нестерова, Врубеля, Пимоненко, Котарбинского, Сведомского. Так что всеми этими эстетскими уколами можно пренебречь.

Правда, эти давние уколы и ярлыки добавили смелости тонкошеим антирелигиозникам 1931 года, прославлявшим снос храма. Цитирую: «Чем объясняются всякие слухи о „ценном искусстве“ в храме „христа-спасителя“, особенно распускаемые в дни сноса этого бывшего храма? Надо давать отпор выпадам на тему о „разрушении исторических памятников“». А вот заход с другой стороны: «Вследствие торговых интересов эксплуататорских классов царская Россия вела войну с Францией… Для прославления массового человекоистребления царь Романов объявил, что в сохранение вечной памяти о войне будет построена в Москве особая церковь… Ее строили на народных костях Николай Палкин и его сын Александр-Крепостник [!!!]… Ни о каком „беспримерном усердии“ со стороны рабочих и крестьян в эпоху русско-французской войны говорить не приходится. Как и о художественной ценности икон, на которых изображены святые эксплуататоры княгини ольги и александры невские».

О том, что на месте храма Христа Спасителя вырастет Дворец Советов, было объявлено, когда не было даже предварительного проекта. Но газеты уверяли: «Строительство должно быть закончено в конце 1933 года… Последний срок подачи проектов на конкурс 28 октября 1931 г. до 20 часов». Представляете, ни минутой позже! Легкомыслие большевистских плановиков поражает.

Мособлисполком получил десять дней на закрытие храма как культовой единицы, после чего начался тот самый, запечатленный на фотографиях демонтаж, он занял четыре месяца. Было снято все ценное – позолота (химический смыв дал 422 кг золота), тонны меди, свинца, бронзы (одни только высоченные бронзовые врата, числом 16, были по 800 пудов), десять тысяч квадратных метров мозаики из порфира, лабрадора, цветного мрамора, 300 тысяч квадратных метров полированного красного гранита, без счета плит белого мрамора, другие детали наружной и внутренней облицовки. К моменту взрыва храм снаружи выглядел ободранным и ограбленным, но как здание почти целым. Ликвидация после взрыва Эльбруса обломков (из 40 миллионов одних лишь кирпичей крупнее нынешних, не считая всего остального) длилась почти до конца 1933 г., т. е. до момента, когда дворцу уже полагалось подпирать небеса. Для еще не начатой постройки не жалели эпитетов. По словам наркома просвещения Луначарского, дворец задумывался, «чтобы дать Москве – красному центру мара – зримый архитектурный центр». Центр центра.

Затем полтора года на будущей стройплощадке ничего не происходило: не было утвержденного проекта. После двух конкурсов был выбран проект Бориса Иофана, который 10 лет, до середины 20-х, работал в Италии у модного архитектора Бразини, а, переехав в Москву, успел построить знаменитый «Дом на набережной».