Груз

Книга «Дворец Советов» тоже темнит: «Здесь народ будет встречаться со своим вождем, с руководителями партии и правительства. Здесь будут работать сессии Верховного Совета. Знатные люди будут съезжаться в Москву со всех концов страны и обсуждать во Дворце Советов свои дела. В этом же здании расположится государственный документальный архив, в котором будут собраны материалы по истории возникновения и утверждения советской власти». И это все! Никому не было позволено огласить подразумеваемый секрет: это здание на вырост, здесь будут принимать в Союз ССР все новые республики, ведь в наш Союз рано или поздно вступят все страны мира. Кстати, книга Атарова была подписана в печать 17 августа 1940 г., через две недели после приема в СССР Молдавии, Латвии, Эстонии, Литвы.

Я уже заканчивал текст, когда мой добрый знакомый, журналист Володя Война, дал мне почитать английский перевод мемуаров Альберта Шпеера, личного архитектора Гитлера. Кстати, ныне есть уже три русских издания, рекомендую. Гитлер обожал архитектуру до дрожи, едва ли не главной его мечтой, пишет Шпеер, было возвести в Германии самые большие сооружения в мире: центр для партийных съездов в Нюрнберге на 160 тыс. чел., стадион на 400 тыс. мест, триумфальную арку, по объему в 49 раз больше парижской. Но главной затеей Гитлера был «Зал народа» (Volkshalle) вместимостью до 180 тысяч стоящих людей. Шпеер иронично называет его, заметьте, «местом молений». Диаметр купола из патинированной меди над ним – 250 м, высота с навершием – за 300 м. Когда все чертежи и модели были готовы, заказаны гранитные колонны в Швеции, Гитлеру сообщили (можно понять, весной 39-го), что в СССР тоже строится огромное здание для собраний. Цитирую Шпеера: «Он был глубоко уязвлен, ощущал, что у него обманом похитила славу возведения самого большого монументального здания в мире. Рука об руку с этим шла крайняя досада, что он не может приказать Сталину остановиться».

Эта вспышка архитектурной ревности, не исключено, изменила ход истории. Гитлер не раз повторял, что война на два фронта самоубийственна для Германии, и пока она не имела общей границы с СССР, германо-советская война просто не была возможна. Соблазнив Сталина возвращением на российские имперские рубежи 1914 года (смысл пакта Молотова – Риббентропа для советской стороны был именно в этом), Гитлер получил протяженную советско-германскую границу и возможность напасть. Причин для нападения у фашистского диктатора было немало, но не меньше было и причин в русский капкан не лезть. Архитектурная ревность могла поколебать эти чаши весов.

Снова цитирую Шпеера: «После начала войны с СССР я время от времена видел свидетельства того, что идея московского здания-соперника терзала Гитлера больше, чем он хотел признать.

– Теперь, – сказал он однажды, – это будет конец их громаде раз и навсегда».

Так оно и вышло, хотя войну проиграл не СССР, проиграла Германия. Но всемирный коммунистический проект закрылся. Штаб-квартира для него стала не нужна и нежеланна. Война послужила Сталину удобным предлогом для отказа от проекта. А если вопрос о штаб-квартире когда-нибудь вновь станет актуален, это будет уже другой дворец и украшать его сверху будет уже не Ленин.

Металл каркаса, поднявшегося до уровня седьмого этажа, извлекли во время войны на оборонные нужды. Много ли его наизвлекали из бетона, нигде не упоминается, но объяснение устроило всех. А между тем в Москве и во время войны продолжали строить метро (добавилось семь станций), и металла на это ушло неизмеримо больше.

Потом москвичи помнят четверть века пустого котлована. Его яма заполнилась водой, забор начал валиться, все зарастало травой и кустами. Вслед за мальчишками за забор стали проникать алкаши. В котлованном озере завелись рыбешки, их стали ловить. На каждом суку висел стакан. Уже при Брежневе котлован превратили в плавательный бассейн «Москва».