Грузия. Перекресток империй. История длиной в три тысячи лет

Чтобы пополнить ряды истощенной расстрелами партии, необходимо было завербовать 18000 новых коммунистов. К 1939 году коммунистов стало больше, чем в 1935-м. Разница была в том, что теперь среди партийцев и чекистов преобладали белоручки, некоторые даже с высшим образованием, заменившие собой прежних чернорабочих и крестьян (которые помнили дореволюционные борьбу и веру), и они были всем обязаны сталинизму. Несмотря на ужасы раскулачивания и «Большого террора», унесших около 40000 грузинских жизней, бо2льшей частью мужчин от тридцати до пятидесяти лет, с 1926 по 1937 год население выросло с 2670000 до 3300000 благодаря плодовитости грузинской крестьянки.

Осенью 1938 года Сталин понял, что пора покончить с неистовством ежовщины. Он вызвал Лаврентия Берию в Москву, чтобы сначала следить за Ежовым, а затем избавиться от него. Террор сразу сократился: Ежов уже не мог осудить человека без подписи Берии. Но Берия сам пытал и казнил дипломатов и еще уцелевших военачальников: замучив маршала Блюхера, Берия навлек на себя неутолимую ненависть армии. В то же время Берия пополнил разреженные ряды НКВД не только «колунами», но и грамотными следователями. Сам Сталин, похоже, отпустил бразды правления и заинтересовался забытой им грузинской культурой. Он уже истребил в Москве почти всех грузинских товарищей — Авеля Енукидзе, Серго Орджоникидзе, шурина Алешу Сванидзе. Когда приехал Берия, Сталин окружил себя другими грузинами: в порядке исключения ответив на мольбу одиннадцатилетней дочери арестованного, он даже освободил из тюрьмы старого большевика, дипломата Серго Кавтарадзе. В Москве появились профессор Петрэ Шария, переводивший с русского на грузинский и наоборот все, что писал Сталин, и Шалва Нуцубидзе, освобожденный Сталиным, когда тот прочитал его перевод Руставели. Пометки синим карандашом на полях сталинских книг показывают, что с 1939 по 1941 год Сталин усердно читал грузинскую историю, художественную прозу и лингвистику; он сам вызвался отредактировать перевод Нуцубидзе, вставив в поэму две строки, якобы лучше переведенные им самим. Сам Нуцубидзе жил в трущобе рядом с тюрьмой: ему сказали, что арестуют, если он не закончит перевод за один год. Экспромт Нуцубидзе выражает безысходность всей тогдашней грузинской творческой интеллигенции:

С одной стороны тюрьма, с другой — дурдом,
Вот как мир устроен для меня.
Между обоими храбро стою
И хохочу, как Мефистофель[334]

.

Вместе с Берией в Москву переехала дюжина тбилисских чекистов. В 1939 году Грузия оказалась в том же парадоксальном положении, как двести пятьдесят лет назад, когда иранскими провинциями управляли большею частью грузинские губернаторы и иранской армией командовали грузинские цари и царевичи. Пока Берия в Москве управлял всесоюзным НКВД, в Беларуси властвовал его подчиненный мингрел Джанджгава (с упрощенной фамилией Цанава), во Владивостоке — Гвишиани, в Узбекистане — Саджая, в Грузии — Рапава. Таким образом, грузины еще раз оказывались и правителями, и рабами чужой империи. В 1939 году террор в Грузии был рационализирован. Авксенти Рапава так же жестоко управлял грузинским НКВД, но Сталин настоял на том, чтобы назначить первым секретарем партии Кандида Чарквиани, относительно гуманного инженера и журналиста, служившего до этого секретарем Союза писателей. Возможно, Чарквиани повысили, потому что Сталин видел в нем родственника того отца Кристопорэ Чарквиани, который так хорошо обучил его русскому языку, что он смог поступить в семинарию. В любом случае, назначив Чарквиани, Сталин отнял у Берии власть над Грузией.

Чарквиани послушно выполнял приказы из Москвы, но не предпринимал кровавых инициатив. Он разобрал в метехской тюрьме грозные «паровые» и «снежные» карцеры, кипятившие или замораживающие заключенных до смерти. Хотя головорезы Рапавы не переставали избивать и казнить арестованных, казней и сфабрикованных дел стало намного меньше. Чарквиани ввел почти либеральную цензуру, расширил металлургический и минеральный заводы в Рустави и разрешил крестьянам продавать на открытом рынке то, что выращивали. В Тбилиси царила странная атмосфера: князь Петр Багратиони не только ходил на свободе, но стал популярным композитором песен («Чито-гврито»). Вплоть до нацистского вторжения люди меньше боялись и лучше жили. Но после подписания Молотовым и Риббентропом Договора о ненападении чекисты начали искать других врагов — агентов Великобритании, Франции, Турции (и иногда Германии), якобы намеревавшихся захватить Закавказье и бакинскую нефть. Берия теперь заинтересовался Грузией с точки зрения контрразведчика. К сожалению, он с Ежовым уже до того разгромил арестами и казнями лучшие, иногда незаменимые силы советской контрразведки, что те уже не справлялись со своим делом. Авксенти Рапава (раньше заведовавший курортами в Абхазии) и его подчиненные оказались неумелыми дилетантами.