Грузия. Перекресток империй. История длиной в три тысячи лет

В 1975 году умер самый значительный из современных грузинских прозаиков, Константинэ Гамсахурдия, написав завещание, в котором отказался от похорон в Пантеоне, потому что «в каждой стране Христа и Иуду упоминают на одном и том же дыхании, и только в Грузии их хоронят рядом». (Выпуск журнала Мнатоби, в котором это завещание собирались напечатать, был превращен в макулатуру.) Звиад унаследовал не только дом отца, но и его мантию и стал гвоздить правительство и партию. В апреле 1976 года Звиад обвинил КГБ в попытках отравить отца, ограбить дом и изъять архив (он обвинил КГБ и в инсценировке самоубийства поэта Галактиона Табидзе, выбросившегося из окна психиатрической лечебницы в 1958 г.). Нападки Гамсахурдия до такой степени взволновали Шеварднадзе, что он все лето встречался с представителями Союза писателей, КГБ и партии[362]. Уже несколько лет Звиад и Мераб Костава сидели у властей в печенках: они печатали не только свои материалы, но и Архипелаг ГУЛаг Солженицына, разоблачали разрушение экологии и уничтожение памятников искусства — например описывали, как Красная армия своей артиллерией громила монастыри Давит-Гаресджа и Гелати. Диссиденты остановили строительство ядерной станции на Черноморском побережье и железной дороги под Крестовым перевалом, хотя им не удалось остановить строительство Рокского туннеля, сегодня соединяющего Южную Осетию с Северной.

Шеварднадзе и Инаури посредством дезинформации старались заставить диссидентов замолчать, уговорив иностранных друзей, в особенности профессора Дэвида Ланга, объявить, что все, что пишут Гамсахурдия и прокурор Давит Коридзе, попытавшийся расследовать грабеж музеев, — выдумки парижских эмигрантов. После вброса дезинформации диссидентов начали травить газом. Когда Звиад опубликовал в Хронике текущих событий статью «О пытках в Грузии», терпение Шеварднадзе лопнуло. В 1976 году в Москве Звиад уже активно контактировал с Андреем Сахаровым, Андреем Амальриком и Юрием Орловым: его не раз задерживал КГБ. Западные друзья (включая автора этой книги) пытались спасти его, пригласив в Великобританию и Швейцарию, но чиновники Союза писателей СССР отказали в выезде. Весной 1977 года грузинский Союз писателей получил инструкцию осудить Звиада. Два поэта, Мурман Лебанидзе и Ана Каландадзе (крестная мать Звиада), осмелились защищать его, но в конце концов и они проголосовали за исключение. Люди, которые печатали и переплетали диссидентские материалы, были уволены с работы. Звиада изгнали из университета и арестовали. Досье КГБ в 56 томов содержит обвинение Звиада и Мераба Коставы в измене родине. В августе Звиада положили в Институт психиатрии им. Сербского, выйти из которого ему помогли Всемирный съезд психиатров в Гонолулу и Союз французских психиатров, открыто заявившие, что использование Советским Союзом пыток является злоупотреблением психиатрией. Но к весне 1977 года Звиада уже сломали и заставили участвовать в телевизионной программе, составленной из допросов, в которых он отрекался от своей деятельности. (Поклонники Звиада были убеждены, что ему вкололи наркотики, и прокуратура в Москве преследовала двух западных журналистов, обличивших программу как фальсификацию.) Тбилисские газеты печатали статьи епископа Гайоза, ругавшего диссидентов; 19 мая 1977 года Звиад и Мераб были приговорены к трем годам лагерей и двум годам ссылки; врача, который лечил Звиада, заключили в психиатрическую лечебницу[363]. Шеварднадзе сразу освободил Звиада «для занятий культурной работой с грузинскими пастухами в ногайских степях»; не раскаявшийся же Мераб проведет десять лет в ГУЛаге[364]. В 1979 году уже старый Инаури вызвал Звиада в Тбилиси и предложил ему отеческую защиту. Несмотря на то что американцы выдвинули Гамсахурдия на Нобелевскую премию, и коммунисты, и диссиденты старались не иметь дело с Звиадом как с парией и подопечным КГБ: первый раунд в двадцатилетней борьбе первого секретаря с будущим президентом выиграл Шеварднадзе. Гамсахурдия попытался оправдать свое покаяние, утверждая, что спас сообщников от преследования, прекратил разгром монастыря Давит-Гаресджа и помог Шеварднадзе сохранить официальный статус грузинского языка. Он написал в газете Правда, что остается патриотическим и гуманитарным подвижником. Погрузив себя в религиозные занятия (они с Мерабом уже давно были приверженцами теософии и розенкрейцерства), он начал страдать болезненным мессианским самолюбием.