— Вот и этот путь придет к концу. Окончится путь, окончится и жизнь правителя Одиши. О каком конце мечтал Цотнэ, и какой конец приготовила для него судьба? С детства он только и мечтал совершить какой-нибудь подвиг, пожертвовать собой ради народа, ради страны и удостоиться доблестной смерти. Где только не размахивал он мечом, сколько раз натыкался на смерть, но смерть избегала его, а если б даже не избегала, все равно он не прославил бы своего имени. Умер бы, сражаясь за родину, как умирают рядовые патриоты, умер бы так, как умирают все. Но Цотнэ жаждал необыкновенной жизни и необыкновенной смерти. И ведь он мог бы прожить жизнь, которая была бы образцом для других, мог бы и умереть героически в назидание будущим поколениям. Мог. Но человек предполагает, а бог располагает! Многое не зависит от самого человека, но каким бы благородным и великодушным он ни был, если колесо судьбы завертится вспять, никто не в силах заставить его крутиться в нужную сторону.
В отрочестве наследник правителя Одиши готовил себя к служению богу. Но постричься в монахи ему не дали. Впрочем, свои дни он и без того прожил чисто, никакая скверна не коснулась его души, нигде он не поступился честностью, не поколебался в Христовой вере, ни разу не отступил в боях за родину и никогда не примирялся с врагами Грузии. Пока Грузия жила счастливо и находилась на вершине своего величия, Цотнэ заботился о приумножении славы и мощи любимой родины.
Когда пало могущество Грузии, он высек первую искру для восстановления этого могущества, он разжег костер заговора. Но, оказывается, ко всему нужна еще и удача! Судьба же слепа, она не различает достойных и недостойных и часто наделенных всеми талантами и достоинствами, возвышенных душой и разумом людей опускает на самое дно и хоронит заживо, а каких-нибудь грязных преступников вытаскивает на поверхность, дает им в руки кормило правления, делает их вершителями судеб других людей.
Поэтому древние греки изображали судьбу слепой на оба глаза.
— Да, но ты же не можешь ни в чем упрекнуть судьбу! Ты никогда не валялся на дне жизни, был наделен всяческими достоинствами, был богат и находился всегда вблизи тех, кто управлял страной!
— Правильно. Но недостаточно человеку только личного счастья. Вдвойне счастлив тот, кто жил в хорошее счастливое время. Своего отца, Шергила, я считал несчастным, а оказалось, что он счастливый человек, ибо верно служил государыне во время могущества Грузии.
У него было только личное горе, а что такое личное горе в сравнении с несчастьем целого народа? В этом смысле и твой дядя, бывший визирь Вардан, оказался счастливее тебя: искупил свою вину перед господом, примирился с троном и ушел из этого мира, насладившись лицезрением благоденствия родины. А ты, изнеженный личным счастьем, должен окончить свои дни, не порадовав своего сердца, истерзанного злоключениями родины, и все это потому, что довелось жить в плохое время.
— Нет хорошего и плохого времени. Время бывает таким, какого достойны вышедшие на его арену люди. Герои, патриоты и время делают героическим, а при трусах, изменниках и для родины наступают черные дни!
Но что поделаешь, если и старания и труды человека не оправдывают себя? Он старается и трудится, а его все равно потом сочтут расточителем!
— Всю жизнь был я верным защитником трона и веры, всегда находил достойные ответы и для врагов и для друзей, не знал страха на поле боя и почел бы за счастье гибель во славу родины.
— Пусть так. Но мы не приложили всех своих сил и возможностей, не истратили себя до конца ни в своей стране, ни вне ее, не смогли пожертвовать собой в сражениях с врагом и тем послужить примером для других. И так жил не только ты. Вокруг тебя существовали твои современники, трудясь расслабленно, неплодотворно. Разве могущественная Грузия была не в состоянии отбить и отбросить хорезмийцев?! Разве можно было так постыдно, без боя уступать монголам нашу землю? Ты скажешь, что не принимал участия в войне с хорезмийцами, что могущество Грузии сломила гарнисская измена. Хорошо, предположим, ты по не зависящим от тебя причинам не смог воевать в Гарниси. А потом ты принял какие-нибудь меры, чтобы расследовали причину гарнисского поражения и наказали предателей?!
— Проигранному делу уже не помочь. Но поражение нас не сломило, мы не вложили меч в ножны и не изъявили покорности султану Джалал-эд-Дину. Даже несколько раз схватывались с ним не на жизнь, а на смерть. Под конец, у Черетхеви, он так постыдно бежал от нас, что даже не успел забрать свою саблю и корону.
— Что было, то было. Но как вы организовали этот заговор, который за день до восстания был раскрыт, и враг опередил вас?