По мере того, как Гудериан все более погружался в хлопоты, связанные с проталкиванием своих инноваций, у него оставалось все меньше времени для самоанализа, и все же, когда 2 августа 1934 года он давал присягу на верность лично Гитлеру, а не конституции, у него оставались некоторые сомнения. Он писал Гретель: «Я молю Бога, чтобы обе стороны в равной степени соблюдали свои обязательства ради блага Германии, армия всегда оставалась верна своим клятвам. Пусть Армия поступит также и на этот раз». Гретель подняла эту же тему в письме от 19 августа к своей матери: «Только что по радио я слышала, как Гитлеру устроили овацию… Мы нуждаемся в единстве больше, чем когда-либо, только это может произвести впечатление на заграницу… Вера Гитлера в то, что на него возложена миссия по спасению Германии, и вера народа в него способны сотворить чудеса. Но иногда начинаешь немного опасаться излишней эйфории». Это были первые опасения, что события принимают рискованный оборот, однако они едва ли могли испортить радужные впечатления от фюрера, чей авторитет в тот момент казался неоспоримым. Гудериан смотрел на фюрера как на спасителя. Будучи искренним приверженцем Единой Лютеранской Церкви, он не часто посещал богослужения, поскольку, по словам его сына, и в религии постоянно искал новые идеи. В итоге, чем более сильному давлению подвергался Гудериан в процессе творческого поиска, тем яростнее расчищал завалы на своем пути, культивируя в себе суровый дух независимости.
А завалов, или разочарований, оказалось предостаточно. В 1933 году, уже при Гитлере, финансовые затруднения вынудили значительно сократить масштабы крупных маневров сухопутных сил. Правда, это случилось в последний раз. Гитлер также отменил все договоренности о военном сотрудничестве с русскими, которое было очень плодотворным. В результате немецким танкистам и летчикам пришлось покинуть российские учебные центры еще до того, как заработали в полную силу аналогичные немецкие центры в Вюнсдорфе и Путлосе. Вдобавок, Лутцу пришлось вести крайне деликатные переговоры с русскими о возвращении оборудования, застрявшего на Камском полигоне.
С другой стороны, Гаммерштейна на посту главнокомандующего сменил Фрич, прежний начальник Гудериана по Бартенштейну. Это было ударом для тех немногих, кто пытался сопротивляться Гитлеру, ведь Гаммерштейн, несмотря на свою лень, был способным, честным и решительным человеком, и эти качества можно было поставить на службу заговору с целью свержения фюрера, пока тот еще не успел утвердить свои позиции. Как бы то ни было, но Гудериан приветствовал назначение Фрича, ценя его как исключительно благоразумного солдата, который «…нашел время, чтобы отправиться в командировку с целью изучения танковой дивизии». У них было много общего, хотя следует заметить, что ни один, ни другой не стали тем центром, вокруг которого формируется круг близких друзей. Исключение составляли лишь старые полковые товарищи, дружбе с которыми оба оставались верны до конца своих жизней.
В последующие годы нацистская верхушка использовала Гудериана, но не будем забывать, что и Гудериан использовал нацистов, когда потребовалась поддержка его планов. Поскольку ему не удалось завербовать достаточно соратников внутри сухопутных сил, он искал помощь везде, где только мог, и получил ее среди прочих от главы полувоенной организации, Национал-социалистического автомобильного корпуса, Адольфа Гюнлейна, занимавшего видный пост в руководстве СА. В «Воспоминаниях солдата» Гудериан говорит, что заслуга Гюнлейна была невелика, дескать, тот всего-навсего отвел его на собрание членов НСДАП в 1933 году. Гюнлейна он называет «порядочным, прямым человеком, с которым было легко работать». Однако главный вклад командира нацистского автокорпуса в реализацию амбиций Гудериана был весьма значителен. С 1933 по 1939 год в автоспортшколах корпуса подготовили 187000 водителей танков и грузовиков, что во многом позволило решить проблему кадров для моторизированных частей. Это явилось результатом сотрудничества с СА, развивавшегося после чистки в руководстве этой организации, проведенной в июне 1934 года.