Гугенот

Пресс-конференцию вела женщина, сидевшая с противоположного края стола. Подорогину казалось неудобным вертеть головой, поэтому он мог видеть лишь руки ведущей, когда она целилась кистью с поджатым большим пальцем в кого-нибудь из журналистов, просивших разрешения на вопрос, и слышал ее голос, который усиливался и изменялся до неузнаваемости динамиками в глубине зала. Скорей всего, это была та энергичная особа, что окликнула его в заброшенном вестибюле.

Несколько раз он начинал читать свою шпаргалку, но буквы рассыпались у него перед глазами. Свой вопрос он, конечно, пропустил, и обратился к шпаргалке только тогда, когда все тот же сосед положил руку рядом с его микрофоном. На микрофоне горел крохотный зеленый глазок. Подорогин облился потом, нашел в шпаргалке первый обведенный зеленым абзац, улыбнулся соседу, улыбнулся залу и стал читать ответ.

Отраженный динамиками собственный голос послышался ему голосом трясущегося от возбуждения великана, который транслировал его жалкий шепот:

— «Вопрос не из моей области профессиональных интересов…» — Вдохнув слюны, Подорогин накрыл микрофон ладонью и откашлялся.

В зале, ерничая, тоже закашляли, кто-то хихикнул. Ведущая жестом позвала охранника и что-то шепнула ему.

— Извините, — сказал Подорогин, оглаживая шпаргалку. — «…не из моей области профессиональных интересов. Но если вам угодно, отвечу: исключая из экономики риски, мы исключаем и самый смысл ее. Поэтому зачем исключать риски? В системе производственных отношений, как и в природе, за все платит слабейший. Все риски и дефолты разряжаются в него. Вот еще почему экономику нельзя расписывать, как программу. Это живая система. В одном городе могут находиться тысячи более или менее удачливых предпринимателей, каждый из них может мечтать о собственном заводе, но даже самый большой город не может позволить себе такого количества производства. Кто-то поднимается наверх не столько потому, что он такой замечательный и красивый, сколько за счет слабейшего конкурента, который из конкурента превращается в клиента. Экономическая система суть та же пищевая пирамида в природе: уберите из-под ног слой с примитивными организмами, поглощающими риски, уберите с земного шара нищий третий мир, и вы обрушите гигантов. Поэтому, когда я слышу, что глобализация — это попытка унификации мировой экономики по западному образцу, я недоумеваю. Ибо никакая это не попытка унификации, а попытка сохранения нынешнего неравного положения национальных экономик. Говорить об унификации мировой экономики в данном контексте — это то же самое, что пытаться постулировать существование идеального организма, на сто процентов состоящего, например, из одного головного мозга».

— Но это же в корне… — донесся возглас из зала, тотчас оборвавшийся охом и неясной возней.

Зеленый глазок на микрофоне продолжал гореть.

Подорогин опять заглянул в шпаргалку и увидел под абзацем, который только что прочел, подзаголовок: «Дополнение». Не дожидаясь окончания возни, он с легким сердцем обнародовал и это «Дополнение»:

— «Экономика с минимальными рисками — экономика плановая, но пока человечество дезавуировало этот вид отношений. И мы…» — Следуя ремарке, он коротким взглядом обвел аудиторию, что стоило ему очередной временной потери зрения, удара по глазам целого залпа вспышек. — «И мы, всей страной, надо признаться, тут постарались больше, чем кто-либо другой… Вопрос, повторяю, не из моей области интересов. Если вам угодно более развернутое изложение специалиста, то, думаю, Григорий Алексеевич не будет против…»

«…не будет против…» — этими словами «Дополнение» обрывалось. Подорогин было побежал глазами по следующему «зеленому» абзацу, как погас зеленый глазок на микрофоне и с противоположного конца стола отозвался сидевший возле ведущей Григорий Алексеевич:

— С удовольствием… — Кресло под Григорием Алексеевичем протяжно заскрипело, из динамиков раздался треск. — Василь Василич тут нам красочно и наглядно, в своем стиле, как говорится, все разложил по полочкам. За что большое ему спасибо. Хочу только добавить, что человечество знало сколько угодно моделей идеального общества, но еще никем и никому не было представлено модели идеальной экономики. Даже наши господа коммунисты — пускай заглазно, пускай с оговорками — признают сегодня несостоятельность их горячо любимой советской экономики. Как справедливо заметил Василь Василия, экономика — живой организм. Но кто-нибудь видел идеальную модель живого организма? Я, например, такой модели не видел. Ну, за исключением ангелов Рафаэля и прочих там гиперборейцев…

Подорогин перечеркнул крест-накрест верхний «зеленый» столбец с «Дополнением» и промокнул салфеткой мокрый лоб.