Гул мира: философия слушания

Эта слуховая полнота и есть то, что наделяет жизнь смыслом. Слово sense имеет два значения, которые невозможно разделить: что человек чувствует и что он понимает или, точнее, что он чувствует в понимании и что он понимает в чувстве. Музыка – это одно из возможных воплощений этой взаимности, но есть и другое. Я уже говорил об этом в разных вариантах, но тут ни одно повторение не будет лишним. Чтобы постичь смысл в его вибрации, необходимо, чтобы слуховое прошло через язык. Для человека предназначение звука – это речь, будь то услышанная или полууслышанная.

Но это предназначение не конец, не конечная точка, не цель. Роль языка не в окончании, а в продолжении. Язык поддерживает будущность, таящуюся в любом звуке. В полноте своего звучания – услышанный и полууслышанный, интонированный, акцентированный, оглашенный, ритмически усиленный – язык возвращает в новых формах то, что он получает от слышимого мира. Итак, слушать по-настоящему значит сделать речь ответственной перед слухом, чтобы она обрела способность к моментальной кристаллизации резонанса смысла и вместе с тем позволила нам воспринимать всё то, что язык сам по себе передать не может.

Звучащие тела

Начинается ли история современного слушания с шума индустриальных городов? Со звука железных дорог? С изобретения фонографа? Или же она начинается с чего-то менее очевидного, с изобретения стетоскопа?

Это культовое устройство было изобретено в 1816 году французским врачом Рене Лаэннеком, искавшим замену диагностической практике «непосредственной аускультации», то есть прикладывания уха врача к груди пациента. Стетоскоп сделал возможным то, что Лаэннек назвал «опосредованной аускультацией», введя технологическое устройство, протез ушного канала, между врачом и пациентом. Таким образом, инструмент, возможно, породил то, что мы сегодня называем киборгом, несмотря на то что он действовал кратковременно, пока длился диагностический сеанс.

Рассказ Лаэннека о его открытии довольно известен:

В 1816 году ко мне обратилась молодая женщина с общими симптомами сердечного заболевания, у которой перкуссия и прикладывание руки почти не давали результатов из-за ее тучности. Учитывая возраст и пол пациентки, сделавшие [непосредственную аускультацию] недопустимой, я случайно вспомнил хорошо известное акустическое явление: если приложить ухо к одному концу трубки, то очень отчетливо слышен удар булавки, сделанной на другом конце. Я представил себе, что в этом случае можно было бы воспользоваться этим свойством тел. Я взял печатный лист бумаги, свернул его в тугой цилиндр и приложил один конец к области сердца, а затем, приложив ухо к другому концу, я был страшно удивлен и рад услышать биение сердца гораздо более тонко и отчетливо, чем когда-либо мог бы сделать это непосредственно ухом.

С тех пор я предположил, что это устройство может быть полезным методом, применимым не только к сердцебиению, но и ко всем движениям, которые могут производить звуки в грудной полости, а следовательно, к исследованию дыхания, голоса, хрипа и, возможно, даже колебания жидкости, пролившейся в область плевры или перикарда.[189]

Стетоскоп играет ключевую роль в исследовании Мишеля Фуко Рождение клиники, прослеживающем развитие медицинских знаний XVIII века, основанных на изучении конкретных живых тел, а не общего человеческого образа. Для Фуко клиника впервые связывает восприятие с рациональностью. Основной источник этой связи, что неудивительно, визуальный; стетоскоп, появившийся сравнительно поздно, просто позволяет слуховому восприятию присоединить себя в качестве дополнения; так же как и осязание, везде, где оно «приемлемо». В результате получается треугольник с очень четкой вершиной: